прореженные холодами безлистные кусты и думал, что теперь можно заняться и теми делами, которые накопились за этот месяц. Но в приоткрытое окно сочилась усталая осень, расслабляя его мозг запахами, свежестью и своей грустью, так любимой русским человеком. Нет, это не осень сочится, — шел такой мелкий, почти незаметный дождь, и казалось, что небо уныло сочится водой, и хотелось, чтобы кто-то всесильный сгреб его, небо, в кулак и отжал воду сразу, дождем. Усталая осень... А может, он устал?
Инспектор обошел кабинет так, чтобы миновать сейф с кипой неразобранных бумаг. И вновь оказался у приоткрытого окна, откуда сочилась осень.
Вчера лил проливной. Асфальт чист и черен, но вдоль поребрика, где бежала дикая вода и несла березовые листья, теперь яркой желтизной легла разветвленная молния — те березовые листья, которые вчера не поспели за дикой водой. Сама береза, росшая подальше, стояла тихо — осыпалась и, наверное, нарастила новое кольцо. Может быть, и у человека есть свои кольца, свои периоды жизни? Может быть, и человеку иногда надо менять квартиру, работу, мысли?
Он вернулся к столу, сел, медленно придвинул телефон и набрал номер, который, оказывается, уже запомнил. А ведь все имеет свои периоды жизни — деревья, вселенная, бабочки... Даже на расследование уголовного дела отпущен свой период.
— Это кто? — спросил его детский голосок.
— Катя?
— Ага.
— А я волшебник Ноль Два, — попытался сказать он голосом волшебника, но поскольку никогда их не слышал, то неожиданно отчеканил голосом дежурного райотдела.
— Мама, мама, волшебник Ноль Два в трубочке! — крикнула она куда-то в комнату и тут же спохватилась: — А ты к нам в окно влетишь или через вентилятор?
— Ну зачем же... Я приеду.
— На верблюде?
Инспектор замешкался, понимая, что приехать он должен если и не на верблюде, то как-то необычно.
— Я приеду на ноликах.
— Не упадешь?
— У меня два нолика, да я одолжу у приятеля-волшебника его два нолика — вот уже четыре. Да если приделать руль, да сверху синий огонек...
— А завывать будешь?
— Обязательно.
— А зачем?
— Чтобы отпугивать злых духов.
— А ты не обманываешь?
— Волшебники, между прочим, не обманывают.
Он еще ничего не услышал, кроме частого дыхания, но уже знал, что трубка в другой руке.
— Это вы? — спросил голос, чуть глуховатый от улыбки.
— Это я.
— Наконец-то...
— Я догадался, почему при виде холодной, пустынной и безжизненной луны человек думает о любви.
— Да?
— Потому что человеку становится так одиноко и холодно, что он тянется к другому человеку.
— А сейчас одинокая и холодная осень.
— Да, она сочится ко мне в окно.
— Она проникает в душу.
— Аня, а вы не забыли про зеленый горошек? Вдруг я его тоже не люблю?
— И я не буду любить.
— Вдруг, увидев луну, я всего лишь завою?
— И я буду подвывать.
— И вдруг я не волшебник?
— Неправда.
— Откуда вам знать?
— Я верю дочке.
Инспектор слушал ее неслышное дыхание и чего-то ждал. Но она сказала все, что может сказать женщина. Чего же он ждет? Себя. Инспектор услышал ответные стуки сердца. Но он не мальчишка — он ждал ответных волн разума. А их не было. Да ведь известно, что сердце с умом не всегда в ладу. Имеет ли право взрослый мужчина на необратимый шаг, за которым две судьбы и горечь зеленого горошка? Человек не дерево — может новое кольцо и не наращивать. Впрочем, он уже обещал девочке.
— Аня, вы одиноки...
— А вы? — перебила она.
— У меня есть ребята из уголовного розыска.
— А у меня есть дочка.
— Аня, я к тому, что от одиночества человек может и пень принять за волшебника.
— Я назойливая, да?
— Нет, вы одинокая.
— Знаете, что мне всегда снится? Одинокая береза посреди голой степи.
Где-то стороной сознания проплыл блеклый образ Катунцевой.
— Аня, вам снятся тихие сны. А теперь рядом с березкой будет сниться и столб, — улыбнулся Петельников.
— Вы придете? — обдала она трубку пряным дыханием, дошедшим до него.
— Да.
— Из жалости ко мне?
— Я обещал вашей дочери.
— Значит, из жалости.
— Аня, жалость лежит рядом с любовью.
Из дневника следователя. Пожалуй, я не знаю большей радости, чем радость иметь ребенка. Пожалуй, я не знаю желания сильнее, чем видеть Иринку счастливой. Только в это хрупкое состояние, именуемое счастьем, так много входит нам известного и неизвестного, что мы толком и не представляем его. Может быть, счастье — это когда снятся тихие сны? Тогда пусть они опускаются на мою девочку до последних дней ее...