рождественские каникулы. Скалапино и Софи исчезают в какую-то неизвестную поездку. В следующий раз Беннет видит их уже в январе. Когда они возвращаются, он начинает следовать расписанию дома, отсыпаясь днем, когда не преподает, и работая ночью в кабинете Скалапино. В конце концов он бросает работу над первой папкой и переходит ко второй. У этой тоже страницы перепутаны. Беннет не может уследить за выкладкой. Иногда попадаются странные диаграммы, в которых он не может найти смысла. Некоторые выкладки написаны на обрывках бакалейных прейскурантов, счетах за электричество или ресторанных салфетках. Он воюет с записками Скалапино полтора месяца, собрав самое тяжелое оружие, которое сумел найти: том второй «Релятивистской квантовой механики» Бьеркена и Дрелла, «Дополнительные методы математической физики» Гилла и Тербаха и «Дифференциальную геометрию и тензорный анализ» Хаммерхолда.
Наступает день, когда где-то около трех часов утра Беннет ломается. Он выходит на кухню и просит Скалапино помочь. Толстый физик сидит за столом с закрытыми глазами, как медитирующий Будда, одетый в свою обычную чистую белую рубашку. Его шкаф набит белыми рубашками, что упрощает проблему подбора ансамбля. Молодой человек кашляет, кладет на стол кучу истрепанных страниц и просительно показывает на стадо формул, которые прибрели совершенно ниоткуда. Скалапино глядит уголком глаза. Перколяция, пищит он, это в шестьдесят девятом было. И отмахивается от страниц. Софи, читавшая в соседней комнате роман, слышит разговор и обращается к отцу. Папа, попробуй ему помочь. У них начинается спор. Наконец Скалапино орет: Струны, струны, я над струнами работаю. С перколяцией я покончил. Надоела мне перколяция.
Беннет молча собирает не поддающиеся расшифровке руны, которые, возможно, являются окончательной теорией перколяции, и отступает в кабинет. В морозном воздухе снаружи ярко светят фонари. Беннет расчищает на столе место, кладет голову и выпускает карандаш. Потом он обсуждает этот вопрос с Софи. Она уходит в кухню к отцу и застревает там надолго. Наконец она возвращается в кабинет, где Беннет все еще не поднял головы со стола. Мне очень жаль, Беннет, говорит она грустно. Мне здесь всех жаль. Мой отец приносит вам извинения, но он просто не может заставить себя вернуться к работе, которая уже сделана. Он уже двадцать лет так. Я не могу вам этого объяснить. Он искренне сожалеет, но не может этого сделать. Но он надеется, что вы будете к нам приходить и дальше. Вы ему нравитесь. Беннет поднимает голову и кивает. Он начинает понимать, что двадцать лет заметок Скалапино никогда не покинут стен этой комнаты. А он вернется на собственный путь и будет публиковать мелкие результаты в великом изобилии.
Он лежит на диване у себя в кабинете, разглядывая трещины в потолке, собирая их в узоры. Он никогда не пасовал перед проблемой, он всегда находил какое-нибудь решение. Он разглядывает узоры и думает, что надо будет предложить Скалапино новый проект, сотрудничество, какую-нибудь физическую проблему, которую Беннет понимает с самого начала. Ничего такого грандиозного, как теория струн, но что-нибудь существенное. Может быть, старший коллега сможет затратить на нее пару минут время от времени. В прошлом бывало, что Скалапино, даже работая над заурядными с виду задачами, находил в них светоносные глубины. Великий физик должен будет заинтересоваться. Беннет начинает со своей диссертационной работы над гравитационным излучением. Но на этот раз вопросы задает он. Они сидят в ярко освещенной комнате с шахматными досками и компьютером с его случайными числами. Скалапино поднимает голову от доски, хмурится и возвращается к игре. А вопрос интересный, как вы думаете? спрашивает Беннет. Насчет количества свободной энергии в излучающей системе? Может, и интересный, но неглубокий, говорит Скалапино, направляясь вводить в компьютер свой последний ход. Возможно, связан с проблемой космической энтропии, говорит Беннет. Он отчаянно хватается за соломинку, но ведь известно, что даже простое упоминание энтропии вселенной заставляет физиков забывать об обеде и часами торчать возле доски. Никто еще не решил проблему, почему вселенная создана с такой высокой степенью порядка. Скалапино снова хмурится. Стоит, оглядывая шахматные доски. Кажется, он отвлекся, глаза у него постепенно стекленеют. Он идет на кухню, Беннет за ним. Скалапино расхаживает. Не говоря ни слова, он начинает вырисовывать на доске картинки и писать фрагменты уравнений. Зацепило. Прикладывая значительные усилия, Беннет понимает объяснение. Он тут же его записывает и мчится в кабинет внести свой вклад, который состоит в том, чтобы тщательно проверить исходное уравнение, описав словами стоящую за ним физическую картину, и изложить все это в аккуратной и связной форме. Примерно через час он возвращается на кухню, где Скалапино лихорадочно что-то пишет на бумаге. Что это за ерунда? спрашивает Скалапино, прочитав, что написал Беннет. Уберите это. Почему? спрашивает Беннет. Потому что это неточно, пищит Скалапино. Когда пользуетесь словами, всегда получается плохо. Слова неоднозначны. В отличие от математики. Но, возражает Беннет, вы же сами описывали физическую картину — волнами. Скалапино мотает большой головой. Волны мне помогли начать, говорит он. А теперь у нас есть дифференциальное уравнение. Математика вещь точная. Держитесь математики. При этом Скалапино небрежно записывает еще несколько уравнений, текущих с его карандаша, как вода из родника. Как это у вас получилось? спрашивает восхищенный Беннет. Как? говорит Скалапино. Потому что кубический член доминирует в зоне близкого взаимодействия, а квадратичный — в зоне дальнего. А краевая задача, наверное, решается методом прогонки. Скалапино плавает в каком-то потустороннем мире, наполовину телесном, наполовину умственном. Он может описать Беннету ход своих мыслей не лучше, чем великая балерина может объяснить, как она выполняет пируэт. Беннет берет новые записи Скалапино и уносит в кабинет на очистку. Через час он возвращается. Процесс повторяется. Время от времени дом грохочет от проезжающего поезда, Софи приносит чай, Скалапино топает по коридору в шахматную комнату. Такое сотрудничество продолжается пару месяцев. Беннет приходит несколько раз в неделю. Иногда он приносит новые романы для Софи, иногда цыплят или пироги с горохом из «Хэппи Пэлэса» в Феллз-Пойнте. Иногда он ночует на кушетке в кабинете. Случается, что ему удается сделать следующий математический шаг без помощи Скалапино, и великий физик кивает и улыбается новому успеху своего помощника. Растет пачка
Он лежит на диване у себя в кабинете, разглядывая трещины в потолке, собирая их в узоры. Он никогда не пасовал перед проблемой, он всегда находил какое-нибудь решение. Он разглядывает узоры и думает, что надо будет предложить Скалапино новый проект, сотрудничество, какую-нибудь физическую проблему, которую Беннет понимает с самого начала. Ничего такого грандиозного, как теория струн, но что-нибудь существенное. Может быть, старший коллега сможет затратить на нее пару минут время от времени. В прошлом бывало, что Скалапино, даже работая над заурядными с виду задачами, находил в них светоносные глубины. Великий физик должен будет заинтересоваться. Беннет начинает со своей диссертационной работы над гравитационным излучением. Но на этот раз вопросы задает он. Они сидят в ярко освещенной комнате с шахматными досками и компьютером с его случайными числами. Скалапино поднимает голову от доски, хмурится и возвращается к игре. А вопрос интересный, как вы думаете? спрашивает Беннет. Насчет количества свободной энергии в излучающей системе? Может, и интересный, но неглубокий, говорит Скалапино, направляясь вводить в компьютер свой последний ход. Возможно, связан с проблемой космической энтропии, говорит Беннет. Он отчаянно хватается за соломинку, но ведь известно, что даже простое упоминание энтропии вселенной заставляет физиков забывать об обеде и часами торчать возле доски. Никто еще не решил проблему, почему вселенная создана с такой высокой степенью порядка. Скалапино снова хмурится. Стоит, оглядывая шахматные доски. Кажется, он отвлекся, глаза у него постепенно стекленеют. Он идет на кухню, Беннет за ним. Скалапино расхаживает. Не говоря ни слова, он начинает вырисовывать на доске картинки и писать фрагменты уравнений. Зацепило. Прикладывая значительные усилия, Беннет понимает объяснение. Он тут же его записывает и мчится в кабинет внести свой вклад, который состоит в том, чтобы тщательно проверить исходное уравнение, описав словами стоящую за ним физическую картину, и изложить все это в аккуратной и связной форме. Примерно через час он возвращается на кухню, где Скалапино лихорадочно что-то пишет на бумаге. Что это за ерунда? спрашивает Скалапино, прочитав, что написал Беннет. Уберите это. Почему? спрашивает Беннет. Потому что это неточно, пищит Скалапино. Когда пользуетесь словами, всегда получается плохо. Слова неоднозначны. В отличие от математики. Но, возражает Беннет, вы же сами описывали физическую картину — волнами. Скалапино мотает большой головой. Волны мне помогли начать, говорит он. А теперь у нас есть дифференциальное уравнение. Математика вещь точная. Держитесь математики. При этом Скалапино небрежно записывает еще несколько уравнений, текущих с его карандаша, как вода из родника. Как это у вас получилось? спрашивает восхищенный Беннет. Как? говорит Скалапино. Потому что кубический член доминирует в зоне близкого взаимодействия, а квадратичный — в зоне дальнего. А краевая задача, наверное, решается методом прогонки. Скалапино плавает в каком-то потустороннем мире, наполовину телесном, наполовину умственном. Он может описать Беннету ход своих мыслей не лучше, чем великая балерина может объяснить, как она выполняет пируэт. Беннет берет новые записи Скалапино и уносит в кабинет на очистку. Через час он возвращается. Процесс повторяется. Время от времени дом грохочет от проезжающего поезда, Софи приносит чай, Скалапино топает по коридору в шахматную комнату. Такое сотрудничество продолжается пару месяцев. Беннет приходит несколько раз в неделю. Иногда он приносит новые романы для Софи, иногда цыплят или пироги с горохом из «Хэппи Пэлэса» в Феллз-Пойнте. Иногда он ночует на кушетке в кабинете. Случается, что ему удается сделать следующий математический шаг без помощи Скалапино, и великий физик кивает и улыбается новому успеху своего помощника. Растет пачка