он днями просиживал над редактированием материалов Аршинова-Марина, Барона, Суховольского, спорил с ними, выяснял точки зрения, разногласия. У Матвея сложилось впечатление, что Илья нисколько не изменил своему прошлому. Похоже было — информацией о конфиденциальном совещании секретариата анархистов попросту «откупился» в ЧК, чтобы избежать ареста или публикации в газете заявления о его уходе из «Набата».

Беспокоило Матвея и другое. От Васьки-кучера, который каждый день появлялся в культотделе, чтобы послушать продолжение «Пещеры Лейхтвейса», Бойченко узнал, что Найденов болен тифом и оставлен Белашом в Васильевке у верного человека. Белаш очень заботился о нем и уже несколько раз посылал туда своего вестового, чтобы справиться о здоровье, переправлял лекарства. Теперь Найденов пошел на поправку и, наверное, скоро будет в Гуляй-Поле.

Читали «Пещеру Лейхтвейса» под вязом у дома, где разместился культотдел. Делал это Матвей с тайной надеждой, что по улице проедет верный его помощник и старший товарищ Иван Лобода и увидит его. Но только на четвертый день, когда Матвей уже потерял всякую надежду на встречу, он проскакал на своем кауром. Лобода чуть замедлил ход коня, а через полчаса подъехал сказать Ваське, что того ищут.

— Что вы тут делаете? — спросил Иван.

— Читаем...

— Ух, какая книжка! Про разбойника страшного?

Васька не ушел, пока Матвей не дочитал главу: оставалось полстранички, а потом опрометью кинулся в штаб. Тогда Иван принялся рассказывать обо всем, что произошло в отсутствие Матвея.

— Мельника я ранил в голову, чтобы не сообщил Махно, где закопаны награбленные богатства. Живуч собака, только память отшибло. Вчера батька в последний раз на мельницу ездил.

— Почему ты думаешь, что в последний? — спросил Матвей.

— Вынесли вчера старика на волю. Махно все суетился перед ним: «Хоть очами покажи! — просил. — Хоть очами поведи в сторону, где закопано!» А тот только глаза таращит. Махно рассвирепел, выхватил маузер и вогнал старику пулю в лоб. Потом выпил две кварты горилки и совсем осатанел. Уж в мертвого всю обойму всадил. А все-таки хорошо, что золото Махно мы для революции сохранили...

Подняв прутик, Лобода принялся чертить на земле замысловатые узоры и вдруг неожиданно сказал:

— Отпусти меня, Матвей. Не могу я больше...

— Что?

— Тошно мне. Пора из этого ада кромешного уходить. Батька хочет сотню дать.

— Не понимаю я тебя, Иван, — проговорил Матвей.

— Жениться собираюсь... Ганнусю... и себя жалко. С ее стариками я уже договорился. Понимаешь, Матвей, пора мне. Больше тянуть нельзя.

— Не я тебя сюда посылал, Иван...

— Знаю.

— Буду в Харькове — доложу. Оставаться тебе здесь действительно опасно и не нужно. А про женитьбу... Скажу и про женитьбу.

Со стороны штаба, нервно поигрывая тросточкой, быстрыми шагами шел Барон. Канотье его было воинственно сбито на затылок, нижняя челюсть выдвинута вперед.

Наскоро попрощавшись с Иваном, Матвей собрал книжки и пошел в дом, к Гордееву. Вслед за ним в комнату ворвался Барон.

— Сидим, как пещерные жители! Настоящие питекантропы! Шляхта уже пять дней как ворвалась на Правобережье! Красные бегут! Самое время захватывать территорию, а батька, черт бы его побрал, вторые сутки пьет! Да будь у меня десятитысячная армия, как у него сейчас, я бы давно установил анархистский строй на всей Украине! А он пьет!

Он был вне себя.

Матвей, ошеломленный известием о нападении, притих за своим столом в углу комнаты. Очевидно, и Гордеев не мог справиться с удивлением:

— Что ты говоришь?

— То, что слышишь. Белополяки идут неудержимой лавиной. У красных нет сил их сдержать! Что с тобой, Илья? Ты перестал что-либо понимать! Махно пьет, когда нужно использовать момент. Он ничего не понимает в стратегии! Мне бы его десять тысяч повстанцев.

Поднявшись со стула, Гордеев принялся ходить из угла в угол.

— Мне бы эти десять тысяч! Уж я сумел бы завоевать территорию. На весь мир прогремел бы исторический Великий эксперимент!

— Так они у тебя есть — эти десять тысяч. Ты — председатель реввоенсовета.

— Ты идеалист, Илья... Командует пьяница Махно!

— Так заставь его.

— Как?! — трагически воскликнул Барон.

— Ну напиши, по крайней мере, Нестору Ивановичу... если боишься сам поехать и сказать, — негромко сказал Гордеев.

— Написать... Это идея! Но поехать — я не сошел с ума, — усмехнулся Барон. — Этот псих способен на все. Даже пристрелить человека, который пытается вытащить его на свет истории из колодца мерзостей! Подумать только, и от него зависят исторические судьбы строительства анархистского общества. Ты, Илья, набрал мою статью по вопросу теоретического обоснования нашей позиции?

— Нет еще.

— Жаль. Ее надо поставить в первый номер. Так что же написать этому «наполеончику»?.. — Барон легонько постукал себя по подбородку набалдашником трости. — Что?

Он быстро придвинулся к столу, взял листок, долго мычал, бросал на бумагу слова, зачеркивал, снова мычал:

— Вот. «Ты уехал пьянствовать к себе на родину. Некрасиво же оставлять своих товарищей пьянствовать в чужом селе. Председатель реввоенсовета — Барон».

— Не очень здорово... Но сойдет, — согласился Гордеев.

Матвей жалел, что Илья не посоветовал Барону написать резче. А еще лучше было бы уговорить Барона поехать на мельницу. Пусть бы схватились...

— Возьми, Матвей, отвези Нестору Ивановичу, — сказал Барон.

Не успел Бойченко подумать, что это распоряжение похоже на провокацию, как Гордеев вступился за него:

— Ну уж нет. Пошли вестового. Тому делать нечего, а Матвей у меня работает. Гранки вычитывает.

— Тоже верно, — быстро согласился Барон.

Матвей понял, от какой опасности спас его Илья.

Пакет передали в штаб, Барон остался ждать ответа в культотделе. Матвей засел за гранки и проработал два часа. Илья редактировал статьи, а Барон сидел у окна и нервно барабанил тросточкой по подоконнику.

Наконец ввалился бледный, как полотно, вестовой.

Барон вскочил:

— Что ответил Нестор Иванович?

Не говоря ни слова, вестовой снял шапку и проткнул пальцем дыру от пули:

— Господь хранил. Спасибо Левке Задову — под локоть подтолкнул батьку. Упросил его, чтоб не брал напрасный грех на душу. Вот и весь ответ, товарищ Барон.

— М-да... Благодарю, — медленно проговорил Барон. — Останусь-ка я, Илья, у тебя обедать.

Барон остался ночевать в культотделе, а наутро, чуть свет, прибежали его искать: батька созывал совещание командиров всех частей махновской армии, штаба и реввоенсовета.

— Все-таки он послушался меня! — воскликнул Барон. Он долго и с особой тщательностью одевался, крутился у зеркала, словно актриса перед