участник планерки. Значит, и до «Примы» добрались… Серьезная контора, пионер банковского дела в России. Уставный капитал около ста миллиардов рублей. Активы — два с половиной триллиона. Участник всех существующих межбанковских расчетных сетей и клиринговых центров. Операции с кредитными картами и дорожными чеками. Два десятка филиалов в одной Москве. Реклама по всем телеканалам и газетам. У такого монстра Центробанк лицензию не отберет, побоится скандала, даже если «Прима» наплевала на договоренности с правительством. Кстати, а где оно, то правительство, с которым банк договаривался? Давно нет, поменялось до фундамента.

Со всем доступным ему смирением Толмачев распростился с надеждой на отпуск: море, пальмы, девушки. Лещев раздал ксерокопии справки — Завтра жду планы оперативных мероприятий, — подвел черту Кардапольцев. — Диссертаций не писать. Читать их некогда. Все свободны, кроме Крохмалева и Толмачева.

Полковник с усмешкой запустил по столу пепельницу.

— Травись, Николай Андреевич… А то разговор долгий.

2

1. Подготовить общественное мнение к возможности коммунистического реванша во главе с ВС.

2. Огласить материалы о заговоре ВС на межведомственной комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией.

3. Блокировать сдвиг Совмина в сторону ВС.

4. Начать кампанию в прессе и на ТВ по дискредитации ВС, Совмина и президента, возложив на них ответственность за инфляционные процессы.

5. Создать информационный вакуум вокруг президента.

6. Привлечь «демвоенных».

7. Мобилизовать криминальные структуры и подконтрольные силовые подразделения.

8. Расколоть «патриотов».

9. Спровоцировать жесткую реакцию ВС и перейти к карательным действиям.

10. Обнародовать декрет о передаче власти KHC.

Из «Аналитической записки».

1993, март. Архив.

Седлецкий подписал экзаменационную ведомость и отдал старосте группы, таджику Озадову, который скромно дожидался конца зачетов.

— А друг ваш драгоценный… Макартумян! — спохватился Седлецкий. — Он думает сдавать зачет?

— Конечно, думает, Алексей Дмитриевич, да, — покивал Озадов. — Родственника хоронит. У него родственники в Карабахе.

Седлецкий посмотрел в окно, в институтский дворик, где на черной клумбе проступали багровые ростки пионов, и вспомнил шаонские розы.

— Появится Макартумян, — строго сказал он, — пусть найдет меня немедленно. Постараюсь быть снисходительным, учитывая обстоятельства. Но зачет он должен сдать. Еще неизвестно, как сложится вся сессия. На каникулы домой поедете, Озадов?

— Домой, да. В Ходжент. В Ленинабад.

— Хороший город. — Седлецкий перешел на фарси. — У меня там товарищ работает. Если не трудно, зайдите, передайте большой привет.

— Не трудно, да, — вновь покивал Озадов крупной круглой головой. — Передам, Алексей Дмитриевич. Называйте адрес, пожалуйста.

И вытащил ручку.

— Успеется, — отмахнулся Седлецкий. — Потом поговорим, ближе к отъезду. Кстати, Озадов, это будут последние ваши каникулы. Через год вы вольная птица. Не думали о будущей работе?

— Думал, да. Дядя обещает устроить в наше посольство. Здесь, в Москве.

— Послом? — улыбнулся Седлецкий.

— Пока нет, — не принял шутки Озадов. — Молодой я. Буду помощником торгового представителя.

— Важная карьера, — буркнул Седлецкий по русски. — Стоило ли для этого учиться в нашем институте?

Озадов лишь виновато пожал покатыми борцовскими плечами. Седлецкому нравился этот плотный крепыш — собранный, дисциплинированный, не по возрасту серьезный. Учился он хорошо, хоть на первых курсах были у него сложности с русской грамматикой. И чтобы покончить со сложностями, Озадов дважды переписал сборник чеховских рассказов. О чем и узнала институтская общественность от неугомонного Макартумяна.

Второй год Седлецкий приглядывался к Озадову. Чем-то он напоминал Мирзоева, старого боевого товарища по Афгану и по последней операции в Шаоне.

— Могу предложить более интересную работу, — сказал Седлецкий. — Перспективную, хорошо оплачиваемую… Правда, она связана с разъездами. Но вам, Озадов, пока вы молодой, и покататься не грех, за казенный счет мир посмотреть. Верно?

Озадов почесал переносицу, но ответить не успел. В аудиторию влетела яркая, словно попугай, Лерочка, секретарша учебной части.

— Ой, Алексей Дмитриевич! Вас к телефону… Просто оборвали. Срочно, говорят, и немедленно!

— Так срочно или немедленно? — поднялся Седлецкий. — Велик могучим русский языка… Правда, Лерочка?

Оказалось, и срочно, и немедленно. Через пять минут он уже выводил белую «Волгу» со стоянки перед институтским подъездом, успев лишь позвонить домой и предупредить жену, что обедать не заедет-дела.

Грязь на дорогах оттаяла под апрельским солнцем и шипела под колесами. Машину чуть заносило — пора бы резину сменить… Разворачиваясь на Тверской на Садово-Триумфальную, Седлецкий едва не врезался в темно-вишневый «Вольво», который на самом повороте неожиданно выскочил вперед — подрезал, как говорят автомобилисты. Седлецкий возмущенно забибикал, но хозяин «Вольво» и ухом не повел.

— Сволочь! — крикнул в сердцах Седлецкий. — Почем права купил?

В последнее время по Москве стало опасно ездить. Мальчики в зарубежных тачках бестрепетно летали на красный свет, подрезали на поворотах, заскакивали на тротуары и газоны, разворачивались в любом неожиданном месте — хоть в центре встречного потока. Гаишники в столице, казалось, вымерли, словно мамонты. В былые годы этот хмырь в «Вольво» давно бы уж дырку в талоне заимел! А то и вообще без прав остался бы… Впрочем, заметил сам себе Седлецкий, в былые годы на московских дорогах почти не встречались иномарки.

Седлецкий благовоспитанно прижался к бровке и тихо-мирно дополз до Самотеки. Не хватало еще в аварию попасть после вызова к заместителю начальника Управления.

Конспиративная квартира генерал-майора Савостьянова выходила окнами на Театр зверей имени Дурова. Многозначительное соседство.

Большая комната напоминала кабинет ученого, этакой пыльной архивной крысы, — тут стоял обшарпанный стол, заваленный рукописями, пожелтевшими ксерокопиями, гранками статей, дряхлыми папками со следами многочисленных наклеек, брошюрами, драными конвертами. В углу, правда, на отдельном столике, посверкивал компьютер с большим монитором, словно бросающий строгостью линий вызов ветхозаветному бардаку на рабочем столе. По стенам стояли застекленные стеллажи с книгами на английском,