1.
И снова о 62-м,
поэтическом,
номере “Нового литературного обозрения”.
В отличие от статьи Алехина, здесь более чем трудолюбиво разбирается содержательная сторона “феномена современной инновационной поэзии”. И не только.
“Нет и не может быть
другой
поэзии в точном смысле слова, но вот филологи, за редким исключением, по сравнению с поэтами — действительно другие. Природа мышления другая. (Это, конечно, так, но у инновационных поэтов давно имеются, как видим, свои собственные филологи, причем половина из них самих — инновационные поэты. По совместительству. Такой вот замкнутый и постепенно расширяющийся круг. —
П. К.
). Ничего печального в этом нет, и те способности, которыми обладают представители науки, тоже могут вызывать восхищение; только надо, чтоб ученые понимали, что поэтические тексты требуют для правильного прочтения специальных (врожденных) данных. Никого ведь не удивляет и не уязвляет, что партитуру читают одни профессионалы-музыканты. А поэтическим слухом, позволю себе заметить, обладают гораздо реже, чем музыкальным”.
На мой взгляд, самое печальное в том, что некоторые из ведущих “инноваторов” (как филологов, так и “авторов текстов”) этим слухом очень даже обладают. Перефразируя мысль Дельвига, донесенную до нас Пушкиным, для многих из них цель поэзии —
политика
. Особая, литературная, связанная и с определенной властью, и с определенными деньгами, и с влиянием-формированием. Примечательно, что и в ней тоже бывают свои “двойные агенты”, понять которых вашему обозревателю, увы, не дано. Но некоторых из них я лично знаю.
P. S.
А кто-то ведь скажет: пусть ругают, пиар-то идет. И будет прав: идет. Все в дело идет.
Владимир Новохатко.
“Так за царя, за Родину святую…” — “Вопросы литературы”, 2004, № 2, март — апрель.
Подробные, совершенно
перестроечные
по изложению воспоминания заведующего редакцией легендарной книжной серии “Пламенные революционеры” (для которой писали Аксенов, Войнович, Гладилин, Окуджава, Эйдельман и другие шестидесятники). На десятилетнем юбилее редакции (1978) ее авторы и сотрудники, “обнаружив приличествующую случаю недюжинную историческую память”, случилось, запели хором (см. заголовок мемуара), не убоявшись снующей неподалеку уборщицы.
Все курсивы в последующей цитате — наши.
“Отображаемая в книгах судьба многих ее героев была трагичной: они погибали в тюрьмах, на виселице, на гильотине, у расстрельных стенок и рвов, в концлагерях. Но
поразило
в нашей работе над рукописями другое: ни один, обращаем внимание, ни один из них за всю мировую историю не достиг поставленной перед собой цели — создать царство Божие на земле, справедливое общество. Достоевский говорил, что зло жизни коренится не в несовершенстве общества, а в несовершенстве человека. Ошибка революционеров была,
очевидно,
в том, что они брались за дело не с того конца, а во-вторых,
действовали не убеждением
, а насилием, террором. <…> Именно это историческое, гражданское, социальное бесплодие революционеров и жестокость употребляемых ими средств вызывало у читателей подспудное — а судя по читательским письмам, часто и осознанное — неприятие их усилий, их нравственного облика. Особенно ярко, ощутимо это выявлялось по отношению к таким романам, как „Нетерпение” Юрия Трифонова или „Две связки писем” Юрия Давыдова. Примечательно, что эти и подобные им книги становились объектом резкой критики со стороны отдела пропаганды ЦК КПСС”.
Вадим Перельмутер.
Стихи. — “Арион”, 2004, № 1.
............................................................
Возле дома теперешнего невнятно рябит ручей,
Словно струит строку, не давая толком прочесть.
Забывается все, кроме самых пустячных вещей,
Например, как впервые не смог заснуть лет в шесть.
Как пропитанная легким потрескиванием паркета
Невесомая тишина совсем не была страшна,
И рассеянный луч то ли звездного, то ли фонарного света
Падал наискось, искажал крестовину окна…
Никогда не знаешь — что затаилось за дверью,
Потому подчас и мерещится, что именно там
Воздается каждому не по вере, но по неверью,
По недоверью к чьим бы то ни было опытам и словам.
............................................................
(Из стихотворения
“Et cetera”
)
Николай Работнов.
“Война, в которой все — перебежчики”. — “Знамя”, 2004, № 4.
Тема, в общем-то, та же, что у А. Алехина и Е. Невзглядовой (см. выше). Только охват пошире, чем 61-й и 62-й номер “НЛО”. Несмотря на человечность, то бишь эмоциональность-оценочность, все здесь очень подробно и, я бы сказал, исчерпывающе академично. О “филологически углубленной критике поэзии”, одним словом.
(По)читателям Ильи Кукулина, Шиша Брянского и Псоя Короленко будет особенно (не)интересно.
Геннадий Русаков.
“Я держусь за родные одежды этих слов, этих строк, этих дней”. Из книги “Стихи Татьяне”. — “Дружба народов”, 2004, № 4.
.................................................
Я тоже патриот, но позднего разлива:
и мне мила страна, когда она смазлива.
А тут сперва запой, а после мордобой…
Прикажете сгонять посыльного к варягам,
на Калке поумнеть, ливонцев бить с оттягом,
к Европе лезть в окно, потом в Китай гурьбой?
Любовь тогда проста, когда негромки чувства.
А ежели она — почти что вид искусства,
психоанализ, нет — одно дранье волос,
поскольку “наших бьют”, евреи в Израиле
и НАТО?.. А хлеба, как водится, сгноили.
И демокрапит март… Но вроде обошлось.
Как быть, читатель-друг, когда такая слякоть,
захлюстаны сады и вечно тянет плакать,
шесть месяцев в году хронический рассвет?
А поезда гремят в свои Тмутаракани,
в тартарары, вразнос, и чай зацвел в стакане…
И ничего тебе страшней и ближе нет.
“…Сама хозяйка своей судьбы”.
Письма Галины Старовойтовой. Публикация, вступительная заметка и примечания Ольги Щербининой. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 4.
Три письма на житейские темы: 1974, 1982, 1985 годов. Из примечания: “Старовойтова любила общество, большие компании; на днях ее рождения, на Новый год в их с мужем (социологом М. В. Борщевским. —
П. К.
) квартире в Ленинграде, затем в Москве собиралось до полусотни человек. Пели, читали стихи, свои и чужие, больше „запретные”: Мандельштама, Цветаеву, Бродского; спорили о политике, обменивались номерами „Хроники текущих событий”. Помню, где-то в середине 1980-х выводили „Боже, царя храни”. <…> Круг общения Старовойтовой был обширнейшим, включая „провинциалов”, которые