Лива, Хар… Прощайте! Вы стояли до последнего! Вы бились по силам своим, а потом сверх силы… Неизбежное вершится!

Иван увидел вдруг, что сгусток тьмы, висящий за кормой «Святогора», отделился от платформы и поплыл, застя мерцающие звезды, прямо к вытянутым уродинам трехглазых. Цай! Он увидел все сразу. И сидящего под огромным колпаком карлика, и новый залп, полыхнувший огнем, но затухший с еще пятью шарами-звездолетами, сгоревшими в его пламени. И мокрые лица Гуга и Дила, которые ничего не понимали, которые готовились умереть в сражении.

Первые семь кораблей Системы канули во мрак черного сгустка, будто их втянуло туда гигантским магнитом. Еще пять выписали немыслимые пируэты, но тоже пропали в непроницаемой тьме. Это было невероятно. Но это творилось прямо на глазах. Иван похолодел от ужаса. Он видел. И он уже знал. Карлик Цай ван Дау, странное существо царственных кровей, беглый каторжник, рецидивист, убийца, непревзойденный спец по межпространственным связям, мученик, испытавший на своей шкуре все пытки ада, его друг и брат, карлик с огромной, всеобъемлющей душой исполина, не обмолвившись ни словом с теми, кого он сейчас спасал ценою своей жизни, не просто шел на лютую и безвестную смерть, но губил свою бессмертную душу, давая власть над чужаками самой преисподней, втягивая через черный сгусток в бездны ее океана боевые корабли трехглазых, бросая их в такую бездонную и страшную пропасть, из которой никто и никогда не выбирался, в которую суждено было кануть и ему самому…

Остальные звездолеты ринулись врассыпную. Видимо, и на их бортах поняли, что дело оборачивается совсем иначе, чем было замыслено, что Игра пошла по чужим правилам, а значит, им несдобровать. Одни, извергая снопы пламени из огромных дюз, уходили из Солнечной другие ныряли в подпространства — бежали! бежали!! бежали!!! Но не могли сбежать! Черный сгусток вытягивал их ото всюду, тянул к себе незримыми нитями, заглатывал, отправляя в пропасть возмездия… Не прошло и получаса, как с карателями было покончено.

И «клякса», темень, не пропускающая света звезд, начала съеживаться, уменьшаться, тускнеть, уходя вслед проглоченной добыче. Это были последние секунды. Гуг с Дилом, Кеша и Хар что-то кричали, вопили, орали, тыча руками в обзорники, ничего не понимая… Иван видел их ошарашено-пустые лица. Но он видел одновременно и большое, бледное лицо Цая ван Дау. Оно было странным, необычным и просветленным — на нем не было всегдашней гримасы страдания и боли. Оно было добрым и всепрощающим Цай уходил из жизни, уходил на вечные уже муки и скитания в океане мрака умиротворенным и понимающим, куда он уходит.

— Прощай! — прохрипел Иван вслух, зная, что никто его не услышит.

Слезы лились из глаз. И Иван не мог их остановить. Он желал, страстно желал сейчас лишь одного — быть рядом с Цаем, хотя бы на время, на миг! Он проклинал свою долю, свой жребий. Ему было муторно и горько.

Но никто не слагал с него крестной ноши.

— Я хочу туда! — выговорил он истово, зная, что его слышат. — Я хочу умереть с ними!

И он не ошибся. Его слышали.

— Ты еще успеешь умереть, — ответил волхв из-за спины, — но перед этим ты успеешь и сделать кое-что. Не печалься о друге, он сам выбрал свою долю — а это удел немногих.

— Да, ты прав! — как-то сразу смирился Иван. И обернулся.

Седовласый волхв парил над землей не касаясь ее ступнями, парил в призрачных лучах заходящего, но еще пробивающегося сквозь листву солнца.

Иван протянул руку. И рука прошла сквозь одежды, сквозь тело, не ощутив ничего кроме пробежавших по коже мурашек и легкого тепла, будто летним ветерком обдало.

Глаза волхва стали глубокими, нездешними.

— Ты видишь меня, — сказал он приглушенно, — и слышишь. Но нас разделяют тридцать тысячелетий…

— Не может быть, — непроизвольно выдохнул Иван.

— Может, — спокойно ответил волхв. Потом добавил еще тише: — И ты меня уже начинаешь понимать, верно?

Иван отрицательно покачал головой. Но вымолвил совсем другое:

— Да! Я начинаю понимать тебя.

— Ты способный ученик. Ты быстро освоишь премудрости наши, — сказал волхв, — но помни, чем быстрее это случится, тем раньше ты вернешься в свои миры. Подумай, желаешь ли ты этого?

— Да! — без промедления ответил Иван.

— Тогда коснись меня.

Иван вытянул руку, и она уперлась в твердое, литое плечо волхва, продолжавшего парить в воздухе. Иван не знал, что и думать. Волхв не мог лгать. Но и перенестись из глубин тысячелетий сюда одним махом он не мог…

— Только так и преодолевают толщу времен, — сказал седовласый, — одним махом. Сразу!

Иван склонил голову, потом заговорил — быстро, пытаясь объяснить что-то не волхву, а скорее, самому себе:

— Чтобы преодолеть двести с липшим лет, мне пришлось ровно столько же ребенком пролежать в анабиокамере космокатера. Потом я трижды возвращался во времени, это называлось Откатом, я так и не смог разобраться, в чем там дело, я попадал во временную петлю… И никогда не мог перемещаться через года по своей воле. Но я слышал много раз о возвратах в прошлое, у меня были кое-какие вещицы из будущего — меч, зародыши, яйцо-превращатель, шнур… я знаю, что Система — это мир земных и иновселенских выродков ХХХШ-го века, что они возвращаются к нам для игры, тешить свою умирающую плоть… значит, и ты из будущего?!

— Нет, я не из будущего, — смиренно ответил волхв, выслушав ученика, не прерывая его, — я из того, что есть.

— Не понимаю, как это?!

— То, что есть на самом деле, а не мираж и не призрак, оно есть, оно существует везде сразу, одновременно: и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Перемещается по осям только та часть, что осмысливает себя и желает быть именно в этой точке времени и пространства, а не в другой.

— Ты разыгрываешь меня, — с сомнением протянул Иван. И снова коснулся упругого плеча.

— Тебя не удивляет, что люди перемещаются в пространстве — и порой мгновенно, — невозмутимо пояснил волхв, — почему же тебя удивляет, что они могут перемещаться во времени? Не ломай себе голову. Ты просто младенец в люльке. Способный младенец и толковый. Ты постиг многое, но ты не научился ходить. Не пугайся, трудно делать лишь первые шаги… Дай мне руку!

Иван исполнил волю учителя.

И Священный лес исчез.

Они стояли под лучами восходящего солнца на плоской крыше невысокого дома. Под ними были другие крыши то ли крохотного городка, то ли крепости. Все остальное тонуло в бурлящих потоках стремительных вод. Потоки клокотали, пенились, вздымались фонтанами вверх и уносили из городка-крепости неимоверное количество грязи вместе с какими-то дико орущими,