Читатель легко убедится в разнообразии трактовки этой темы. Иракец Салахаддин ан-Нахи добродушно посмеивается, рассказывая о патриархальных добродетелях сторожа из захолустья («Великодушный Мади»). А у сирийского писателя Закарии Тамира, признанного мастера национальной литературы, традиции глухой старины вызывают совсем иные чувства. Его маленький рассказ «Как умерла черноволосая Фатма» сочетает великолепное использование образных средств классики, богатейших оттенков арабского литературного языка с гневным протестом против невежества, дикости, отживших обычаев, тупого равнодушия к судьбе человека. Трагедию кровной мести описал и турок Бекир Йилдыз в рассказе «Закон отцов». (Этот автор уже знаком советскому читателю по книге «Черный вагон».)

Очень характерно для ближневосточных писателей частое обращение к положению женщины в их странах. Женская тема — основная в рассказах «Бедрана» Бекира Йилдыза и «Лик луны» Закарии Тамира. Она занимает египтянина Рашада Рушди («На женской половине»), турка Хюсейна Улаша («Голодранка»), перса Джалала Але Ахмада («Муж-американец»). Разумеется, решает эту тему каждый по-своему, в соответствии со взглядами, материалом и, наконец, степенью таланта. Рашад Рушди набрасывает бытовую сценку с живым диалогом, меткими портретными зарисовками. Джалал Але Ахмад создает яркий сатирический образ, сложно переплетает в своем рассказе-монологе прошлое и настоящее. (Напомним, что это один из последних рассказов выдающегося писателя, умершего в 1969 г.) Хюсейн Улаш в «Голодранке» рисует реалистическую картину жизни «городских низов» современной Турции. Этот рассказ продолжает лучшие гуманистические традиции новой турецкой литературы. Тонким психологизмом отличается миниатюра Закарии Тамира «Лик луны». Ей свойственна и сложная символика, характерная для многих представителей арабоязычных литератур.

В жизнь героев, в литературу неукротимо врывается политика. Это прежде всего заметно в рассказах египетского писателя Нагиба Махфуза (признанного мастера, который давно приобрел международную известность). Некоторые его рассказы, такие, как публикуемый в сборнике «Наркоман и бомба», написаны «прямо», социальный смысл их очевиден. Другие — это отражает разные этапы в творческом пути писателя, в развитии его самосознания — насыщены иносказаниями. Это особенно характерно для рассказов «Под навесом» и «Сон», написанных сразу после июньской войны 1967 г. Писатель прибегнул к аллегорическому изображению и создал гневное обличение человеческому безразличию, воплощению предательства интересов нации.

Аллегория в сочетании с фольклорными традициями довольно широко представлена в арабоязычных литературах. С этой точки зрения арабская критика особенно выделяет Закарию Тамира и суданца ат-Тайиба Салиха. Читатель, несомненно, отметит психологическую глубину рассказов этих авторов.

Элемент иносказания присутствует и в «Пленнике земли» Фаридуна Амузгара (псевдоним Фаридуна Тонкабони). Рассказ, написанный не без влияния новейшей западной литературы, в форме внутреннего монолога, явно задуман автором как аллегорическое изображение крестьянства Ирана, задавленного бедностью, невежеством, сословными предрассудками.

В поисках безвозвратно ушедшего прошлого совершают поездку в Хайфу герои Гассана Канафани, лауреата премии «Лотос» (1974 г.). «Поездка в Хайфу» — одна из самых объемных вещей сборника. К ее автору можно отнести слова Анри Аллега о Мулуде Ферауне: «Некоторые писатели обладают жестоким и в то же время великим преимуществом: не только их книги, но и сама трагическая гибель их свидетельствуют о борьбе и страданиях родной страны». Талантливый, плодовитый писатель Гассан Канафани трагически погиб в результате террористического акта. В публикуемом произведении не следует отождествлять автора с его героем. Автор подростком был вынужден покинуть родину, подобно сотням тысяч соотечественников, но в отличие от своего героя он не сидел сложа руки, а боролся словом и делом, поэтому и не приемлет позицию отцов или старших братьев, а показывает их слабые стороны, не сгущая, однако, красок. Известный египетский критик Гали Шукри справедливо замечает, что заключительная часть новеллы «является как бы теоретическим дополнением художественного произведения» и диктуется внелитературными факторами.

Вошедшие в сборник произведения весьма разнообразны в жанровом и стилистическом отношениях. «Поездка в Хайфу», в сущности, стоит где-то на грани между новеллой и повестью (в арабской критике эта литературная форма определяется довольно зыбким термином ривая), юморески Ф. Амузгара и турецких писателей совсем коротки. Строгая и спокойная манера, в которой написан рассказ ат-Тайиба Салиха «Горсть фиников», кажется, ничем не напоминает томительное многословие, вязкость стиля «Пленника земли». Острофельетонная стилистика рассказов «Хозяин собаки», «Made in Turkey» заставит вспомнить хорошо известные советскому читателю произведения турецкого сатирика и юмориста Азиза Несина.

Лаконична и удивительно современна проза Голамхосейна Саэди, представленного в сборнике всего одним рассказом на городскую тему (а если заглянуть глубже — на тему некоммуникабельности, смятения, эфемерности существования, волнующую многих современных писателей в разных странах мира) — «Горячка». Мастерски владея диалогом, Саэди создает характеры с помощью одной их речевой характеристики, практически без авторских описаний.

В сборник включены рассказы наиболее своеобразных, по мнению составителя и переводчиков, авторов, пишущих на современные темы, предпочтительно городские. Иранская и турецкая части выделены по «государственному» принципу, арабская — по языковому. Публикуемые рассказы переводятся на русский язык впервые.

С. Шуйский

АРАБСКИЕ СТРАНЫ

ат-Тайиб Салих (Судан)

Горсть фиников

Перевод Л. Мелкумян

Конечно, я был тогда совсем маленьким. Не помню, сколько мне было лет, помню лишь, что люди, которые видели меня с дедушкой, гладили меня по голове и трепали по щечке, как всех маленьких детей. Странно, что я никогда не гулял с отцом, дедушка же, когда шел куда-нибудь, всегда брал меня с собой. Каждое утро я ходил в мечеть изучать Коран. Мечеть, река и поле — вот вехи нашей жизни.

Большинство моих сверстников тяготились тем, что надо сидеть в мечети и твердить Коран, но мне это нравилось. Наверное, потому, что я легко и быстро заучивал наизусть. Когда в мечеть кто-нибудь приходил,