ли еще чего придумали, только бы жить спокойнее… Кстати, а ты бы, приятель, взялся написать обо всем этом в своем журнале?

— Н-нет, скорее всего, нет, Фил. Да к дьяволу все это, дожить бы до утра.

— Теперь уже, я думаю, все будет хорошо. — Шмидт раскурил новую сигару и с ухмылкой бросил в саквояж валявшийся под ногами револьвер. — Такие игрушки нам уже не понадобятся, сейчас у нас кое-что получше!

Тут взгляд Роя остановился на залитом кровью подоконнике и убитом нетопыре.

— А как же он, Фил? Ведь этому зверю явно нипочем были все твои заклинания.

— Если бы я знал… И еще один теоретический вопрос. Как ты думаешь, у нормальной летучей мыши хватит сил, чтобы поднять и утащить книжку?.. — Тут профессор, будто вспомнив о чем-то важном, резко схватил саквояж, вытащил оттуда старый фотоаппарат, быстро защелкал кнопкой и несколько раз сфотографировал убитого нетопыря, пролом в стене и бесформенные пятна на полу.

— Все, хватит на сегодня, — сказал он, бросая аппарат в саквояж. — Поехали ко мне — нужно еще отдохнуть, да и подготовиться получше к следующему разу. Теперь я уже и патронов наберу побольше.

— Ты еще и на следующий раз надеешься?

— Ну конечно. Во всем нужно разобраться до конца.

Через полчаса, благополучно добравшись до дома Шмидта, Рой был определен на отдых в той самой комнате. Раздеваясь, он услышал голос профессора:

— У тебя четыре часа. Попробуй выспаться, — Фил мрачно засмеялся. — Впереди еще твой подвальчик. На всякий случай возьми видеокамеру — может, будет и тебе матерьяльчик.

На этот раз Рой проснулся сам. Он встал, быстро оделся и пошел к выходу. В дверях он столкнулся со Шмидтом.

— Ага, ты уже не спишь. Превосходно. Машина внизу. Самое время продолжить изыскания.

Тишина и тьма царили в холоде необъятного подвала. Веселое солнце осталось там, за закрытой дверью… В свете фонаря прошелестела крыльями летучая мышь. Потом* еще одна.

— Откуда у тебя здесь эта дрянь? Ты что, ферму нетопырей решил открыть? — Шмидт еще мог шутить.

Вдруг сзади что-то затрещало, послышался странный шорох, превращающийся, мерно нарастая, в стук. Что-то ударило в дверь, раздался грохот, и опять наступила тишина.

— Что это, Рой?! — заорал только тут опомнившийся профессор. Он метнулся к двери и безрезультатно попытался ее открыть.

— Точка, приятель, — он отшвырнул окурок сигары. — У меня подозрения, что мы тут надолго. Очевидно, отвалился кусок фасада.

— Не мог же, в конце концов, весь дом развалиться, Фил!

— Да чтобы перекрыть дверь, достаточно куска стены с полметра, болван!

Потеряв счет времени, они молча сидели в темноте — Шмидт опасался, что батареек надолго не хватит. Профессор то и дело прихлебывал из фляжки, время от времени поглядывал на часы, включая фонарь лишь на несколько секунд.

— Когда же это кончится? — пробормотал он. — Уже половина первого. Нужно что-то делать.

— Ты предлагаешь что-то конкретное? Ну… — саркастическую реплику Роя прервал знакомый грохот. На этот раз его источник был где-то рядом. Земляной пол подвала дрожал, будто неподалеку просыпался от долгого сна грозный вулкан.

— Совсем рядом! — Шмидт пытался найти лучом фонаря источник грохота.

— Фил, это там, у той стены! — до противоположной стены было метров десять — пятнадцать. Они рванулись вперед и как раз вовремя. Странную картину они увидели — как будто подземный взрыв, снятый замедленной съемкой. Метрах в трех от стены земля дыбилась, уже появился заметный, довольно большой на глаз, холм. Поверхность его по своей удивительно правильной форме напоминала прямоугольник. Земля, движимая какой-то, казалось, безграничной силой, заставившей весь дом дрожать, как при хорошем землетрясении, все поднималась.

— Что это?!

— Бог его знает.

Тем временем форма странного холма начала меняться. Земля ссыпалась, обнажая что-то ранее не доступное глазу. Через несколько секунд они увидели серую потрескавшуюся каменную поверхность, покрытую какими-то буквами.

— О Боже! Да что же это, наконец, такое?! Фил, что там написано?

— Сейчас… Да это латынь! Трудно разобрать… Ага! На фонарь, посвети мне, может, успеем. — Шмидт, избавившись от фонаря и забыв обо всем на свете, начал бормотать:

— Скрыта смерть… э-э, под сим камнем. Загубивший душу свою… что там… а! да не восстанет!

— Заткнись, он поднимается! Сделай что-нибудь!

Край камня с началом текста начал приподниматься, сначала медленно, потом быстрее, открывая щель в, казалось, бездонный провал.

— Господи! — Шмидт наконец отвлекся от чтения. — Этого еще не хватало! — Он выхватил из саквояжа какую-то книгу, на этот раз истрепанный фолиант допотопного вида в кожаном переплете. Раскрыв ее на нужной странице, он поднял книгу над вздымающейся плитой и быстро начал бормотать свою тарабарщину на латыни. Камень резко дрогнул и остановился, будто наткнувшись на что-то непреодолимое. Голос профессора уже напоминал исступленный фальцет. Он начал медленно опускать книгу, и плита синхронно с его движениями наклонилась вниз, с каждым мгновением уменьшая дыру в могильную тьму. Оттуда вдруг раздался душераздирающий рев. Из отверстия под плитой высунулась костлявая, почти бесформенная от разложения рука, цепляющаяся фалангами за непослушную рассыпающуюся землю.

— Сволочь! Мало тебе! Сейчас! — он резко опустил книгу и продолжил читать на латыни. — На! — взревел он, закончив фразу. Огромный камень с грохотом обрушился и, как спичку, переломил страшную руку, Пальцы ее несколько раз судорожно дернулись и замерли.

— Нужно прочитать, Рой! Нужно успеть! Пока все это вообще не провалилось в тартарары. — Он опять забормотал, на этот раз более внятно и осмысленно:

— Скрыта смерть под сим камнем. Загубивший душу свою общением с силами дьявольскими да не восстанет! Славой Господа нашего и именем Гермеса Трижды величайшего заклинаю! Но не подвержены тлению силы ада. На триста лет сила деяния моего. И грядет снова ужас тьмы. Но не безгранична власть ее. Снова Тайного Искусства адепт произнесет заклятие. Три века будет сила его. Подобно змею, свой хвост пожирающему, повторится сие в вечности, покуда угодно будет Господу нашему. В лето… от Рождества Христова произнес заклинание Рудольф из Базеля, адепт в натуральной магии, алхимическом искусстве и философии просвещенный. Да будет так, и побежит от нас вся тьма, во имя Господа нашего! — Профессор был вне себя от радости. Казалось, после многих лет нищенского существования он вдруг обрел многомиллионное наследство. — Вот это да! Рой, ты не представляешь, как это важно, — он буквально