себя в порядок. На самом деле она ничуть не изменилась, разве что чувствовала себя немного вялой, да внизу живота покалывало, а между ног слегка подтекало. Отец, стоя спиной, напевал себе под нос. Лига медленно, нерешительно подошла к столу и будто во сне начала готовить ужин: чистить дикую морковь, разрывать на полоски вяленое мясо. Все казалось ей странным: и овощи, и ножик в руке, точно она занималась стряпней впервые.

Па, продолжая напевать, вышел помочиться. Его не было довольно долго. Лига очистила последнюю луковицу и нарезала ее. Источающие крепкий аромат ломтики блестели, точно кристаллы соли или драгоценные камни.

Когда отец вернулся. Лига вздрогнула, нож в ее руке замер над столом.

— Стряпаешь мясо с овощами? Сейчас принесу снега, будет чистая вода. — Па раскраснелся, его щеки горели от возбуждения.

Не оборачиваясь, Лига услышала, как отец взял ведро и опять вышел.

— Вот и я! — громко объявил он, повесил ведро на крюк над огнем и поворошил поленья. — В зимний вечер нет ничего лучше теплого очага и тушеного мяса!

Довольный, Па снова упер руки в бока. Лига с опаской покосилась на его сияющее лицо. Всякая уверенность в том, что она способна здраво судить о вещах, покинула ее. Что ж, отец заново научит ее, шаг за шагом, а ей придется сидеть тихо, не терять бдительности и хорошенько мотать на ус.

Миновала зима: долгие ночи, короткие дни. У Лиги не было ни одной свободной минуты: она постоянно выполняла приказы и требования отца, которые менялись ежечасно. То он брюзжал, что дочь тихо сидит у огня, то негодовал, что Лига суетится вокруг него. Он впадал в бешенство, если вяленое мясо оказывалось пересоленным, и сам же досаливал его в гробовом молчании. Он изводил Лигу, если вдруг у нее случалась задержка месячных, а когда они приходили, обзывал дочь грязной девкой. Прогонял на ветхую выдвижную кровать, а следующим вечером, когда Лига покорно укладывалась на нее, в ярости ревел: «Кой черт тебя туда понес?!»

Лучшими были те дни, когда Па отправлялся в город и оставлял Лигу в покое. С некоторого времени он запретил ей появляться на городских улицах, даже в его сопровождении. «Особенно со мной, — подчеркивал он. — Особенно со мной. Нечего давать людям повод сплетничать по поводу того, как ты выросла и как у тебя выпирает из лифа».

Дома было скучно, но все же не так плохо, как в обществе отца. Его присутствие, даже молчаливое, настолько подавляло Лигу, что зачастую она вообще теряла способность соображать. Пространство вокруг него словно бы вымерзало, и каждый шаг в нем грозил Лиге падением.

В самом конце зимы ей исполнилось четырнадцать. Никто кроме нее об этом не вспомнил. Весна, как обычно, с ходу и широко вступила в свои права, порадовала буйством зелени, цветов, заливистым пением птиц. В апреле месячные не пришли, и на отца попеременно накатывали то припадки злобы, еще более дикой, чем раньше, то приступы угрюмого молчания.

— Где твои краски, мерзавка, где? Выжми из себя хоть каплю! — заорал он как-то вечером, уже после того как попользовался дочерью и откатился в сторону.

— Не могу же я заставить их прийти! — слабо возмутилась Лига.

— Без тебя знаю, черт подери!

— Я думала, ты, наоборот, будешь рад. Сам же говорил, что это скверна. — Лига осторожно переползла на выдвижную кровать.

Голова отца свесилась с края большой кровати.

— Ты и вправду такая дура? — изумленно произнес он.

Пожалуй, так и есть, решила Лига, раз ей непонятно, о чем говорит Па. Она подняла глаза на отца, на смутную бесформенную тень своего невежества. Лига ждала, что он сейчас плюнет ей в лицо — таким долгим и тяжелым было его молчание, — но отец лишь отвернулся, презрительно фыркнув.

На исходе лета он принес склянку с зельем, завернутую в полотно. Вскипятил в котелке и вылил зловонную жидкость в кружку.

— Пей, — приказал отец. — Это снадобье дала мне одна женщина в городе. От него твои кости станут крепче.

Странно, удивилась Лига, неужели у нее ослабли кости? Наверное. Она украдкой бросила взор на свои руки, лежавшие на столе, и замерла, со страхом ожидая услышать хруст костей. Лишь рот ее непроизвольно кривился при виде кружки с вонючим горьким отваром.

Мысль о сохранности дочкиного скелета, очевидно, заботила отца весь вечер: он с неприязнью следил за ней взглядом, хотя Лига старалась двигаться как можно аккуратнее.

— Пойду прогуляюсь, — сообщила она. Если не предупредить, Па разозлится и накричит. Правда, Лига сказала это уже после того, как вышла.

— Никуда ты не пойдешь! — отрезал отец и вскочил из-за стола. — Слышишь? Никуда! — повторил он, высунувшись на улицу.

С какой стати? Лига удивленно обернулась.

— Ни шагу от дома! — Отец хлопнул дверью и вернулся во мрак хижины.

— Почему? Что мне делать дома? — произнесла Лига негромко, чтобы Па не услыхал ее и тотчас не придумал ей какую-нибудь дурацкую работу.

Она дошла до полянки и принялась медленно бродить кругами. Если отец захочет узнать, где Лига, ему придется выглянуть за дверь. Так он и поступил, притом дважды, прежде чем убедился, что дочь не намерена уходить дальше.

Наконец стемнело. Лиге надоело дразнить отца и ломать голову, чего же он хочет, а чего нет. Она услыхала отчетливый скрип: Па достал выдвижную кровать. Не веря своему счастью — этим вечером он не будет к ней приставать! — Лига в одно мгновение очутилась у двери хижины. Внутри было тепло, пахло отцовским потом и отваром, укрепляющим кости.

— Будешь спать тут, — бросил Па, задул лампу и улегся в большую двуспальную кровать.

И хотя эти слова должны были обрадовать Лигу, прозвучали они унизительно. Лига тихонько забралась на свое ложе, повернулась лицом к стене и долго размышляла, чем не угодила отцу. Чью же благонравную дочь он видел сегодня в городе, в сравнении с которой его собственная показалась ему скверной и недостойной?

Посреди ночи она проснулась от собственного стона.

— Чего ты? — немедленно спросил отец, громко и отчетливо.

— Что-то с животом…

— А что с ним?

— Кишки выкручивает, будто белье при стирке.

— Хвала богам, молитвы услышаны! — воскликнул отец. — Хвала небу и солнцу!

Он зажег лампу и встал над Лигой, глядя, как боль заставляет ее корчиться в постели.

— Не волнуйся, милая, — сказал Па. — Скоро все закончится.

— Да, потому что я умираю, — простонала Лига, — и это даже к лучшему!

Отец засмеялся — засмеялся!

— Ты тоже будешь рад, что избавился от меня.

— Ну что ты, — довольно усмехнулся он, — что ты. — Отец накрыл ладонью мечущуюся по подушке голову Лиги. Был ли его жест вызван раздражением или нежностью, она сказать