- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (44) »
понимаю, что она любит меня, а не Каратая, и с ним беседует из вежливости. Ведь мама у меня — воспитанный человек. Она уже давно сказала Каратаю, что замуж не пойдет, а будет ставить на ноги сына, т.е. меня. Но он никак не отстает от мамы, и это начинает меня бесить.
Я молча роюсь в книгах, а Каратай продолжает что-то плести о видах на урожай, но я-то понимаю, о каких видах он ведет речь.
— Конечно, конечно, — механически подтверждает мама, и в ее голосе я слышу совсем иные слова: «Эх, Каратай, не так просто провести моего сына. Он все уже понимает...»
Наступает пауза. Сидя на корточках у этажерки, я упорно продолжаю свое бессмысленное занятие. У Каратая лопается терпение, и он начинает что-то быстро шептать маме. Из этого шепота я разбираю только одно слово:
— Обижусь...
Нашел чем испугать! Пусть обижается. Нам с мамой безразлично, даже напротив. Мысленно я начинаю бранить Каратая и с нетерпением жду, когда он уйдет. А он ждет, когда я уйду.
Вдруг мама говорит каким-то твердым и одновременно ласковым голосом:
— Сынок, что ты там так долго ищешь?
Я даже немного опешил. Обычно она называет меня по имени, а это «сынок» прозвучало как-то особенно. Словно она упрекала меня: «Брось, мальчик, хитрить, когда хочешь подслушать разговор взрослых».
Мне стало стыдно. Схватив первый попавшийся под руки журнал, я шмыгнул из комнаты.
На этот раз Каратай задержался у нас недолго. Вскоре он вышел из комнаты хмурым и, как я понял, сильно расстроенным. В другое время, уезжая от нас, он бодро прощался с бабушкой, трепал меня за волосы, шутил и предлагал покататься с ним на мотоцикле вокруг аула. А сейчас он посмотрел на меня из-под насупленных бровей и ничего не сказал. Сухо бросив бабушке «мамаша, до свиданья», он прошел к калитке.
Через минуту возле нашего дома затрещал мотоцикл, как будто кто-то начал частую пальбу из ружья. Потом треск стал удаляться — Каратай поехал. Я выбежал за калитку и со злорадством посмотрел ему вслед. Внутренне я торжествовал: мое взяло — мама спровадила Каратая.
На следующий день мама уехала на джайляу. Она работает дояркой на молочнотоварной ферме.
В школе говорили, что скоро будет открыт межколхозный пионерский лагерь на побережье Акбулака. Я мечтал поехать туда и поэтому остался в ауле.
II
Я решил поиграть с ребятами в футбол и пошел в школу. Тут мне подвернулся хитрый Жантас. Он достал из кармана листок бумаги, прищурившись, помахал нм перед моим лицом. — Черный Коже, знаешь, что это такое? Я давно решил не разговаривать с ним, но сейчас мне хотелось узнать, что за бумага в руках у Жантаса и какое коварство он задумал против меня. — Что это? — спросил я спокойно. — Направление! — выпалил Жантас. — Мы едем в лагерь, а ты остаешься в ауле наводить дисциплину среди собак, бегающих по улице... Я вскипел, но сдержался. — Кто тебе дал? — Кто же дает? Апай Майканова. Но тебя в списке нет... Майканова — наш классный руководитель. Она преподает родной язык. Я знал, что сейчас она находится в школе и помчался туда. Запыхавшись, вбежал в учительскую. — Что случилось? Что случилось, Кадыров? — удивленно встретила меня Майканова. — Апай, дайте и мне направление. — Какое направление? — Ехать в лагерь. — Направление я тебе не дам, — холодно ответила Майканова, внимательно глядя на меня. — Почему? — похолодел я. Учительница встала и тоном, каким она обычно отчитывала меня в классе, проговорила: — В лагерь поедут лучшие, дисциплинированные... — Но ведь вы и Жантасу выдали. — Да, выдала. — Так неужели я хуже Жантаса? Майканова сверкнула голубоватыми глазами: — Как ты разговариваешь с классным руководителем? — Не хотите давать — и не надо, — выпалил я и, повернувшись, вышел из учительской. Мне было обидно, что она считает ябеду Жантаса лучше меня. Вслед за мной из учительской вышла Майканова. — Кадыров! Я не остановился. — Кадыров! Продолжаю идти дальше. Майканова окликает меня еще несколько раз, и с каждым ее окриком я ускоряю шаг и, наконец, пускаюсь бегом. Это правда, что всю зиму, как только разговор заходил о дисциплине, Майканова прежде всего называла меня. Кожа Кадыров всегда виноват. А сколько раз она водила меня к директору! Нет такого наказания, какое Майканова не применяла бы ко мне. Хитрый Жантас — лучше меня!.. Когда это было? Я никогда не пользуюсь шпаргалками и не жду подсказок на уроках, как Жантас. Каждую свою хорошую отметку я заслужил честно. Если я не приготовил урока, то сразу признаюсь в этом и не выкручиваюсь, не придумываю разные причины, как это делает Жантас. Он просто скверный человек — укусит и жало спрячет. К тому же у меня нет отца-завхоза, как у Жантаса, который во всем услуживает учителям. В гневе я обвинял своего недоброжелателя во всех смертных грехах. На спортплощадке мы снова сталкиваемся с Жантасом. — Ну, что, получил направление? — ехидно спросил он. — Получил, — ответил я. — Покажи! — Вот! — и я больно щелкнул его по носу. Он завопил, а я пошел, дальше.III
Через два дня группа наших ребят выехала в пионерский лагерь. Остальных увезли на грузовике в поле, чтобы помочь овощной бригаде прополоть огород. Я был сердит на всех и никуда не поехал. Дома я и бабушка. Я слоняюсь по аулу, а бабушка целыми днями занята по хозяйству. Встает раньше меня и доит двух коров, потом пропускает молоко через сепаратор, ставит кислое молоко, готовит катык [1], взбивает масло, лепит кизяк, готовит обед. Короче говоря, весь дом держится на ее плечах. Но все это женская работа, мужчине здесь делать нечего, и я скучаю. Я не нахожу себе места даже на речке. Мне не хочется ни купаться, ни удить рыбу. «Вот возьму и уеду на джайляу», — приходит мне в голову мысль. В самом деле, это замечательная мысль — поехать на джайляу. Оно находится в урочище Шалкоде, если ехать туда верхом, напрямик через гору, то это всего полдня пути. Но тут я снова становлюсь в тупик: хорошо, я поеду на джайляу, но где я возьму лошадь? В самом деле: где взять лошадь? Просить у бригадира — не даст. Скажет: «Зачем тебе, для баловства?» Подложив руки под голову, я лежу на берегу реки, смотрю в ослепительно-синее небо и мучительно думаю, как мне быть?.. Перед моими глазами проходят лошади, лошади, лошади. Самых разных мастей. И вдруг словно мне кто-то шепнул на ухо: «Выход очень прост». Лошади, лошади, лошади... Я знаю, где это. Я бегу домой и бросаюсь в постель. «Ложись, дорогой Кожа, — говорю я сам себе, — отдохни до темноты, а когда- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (44) »