- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (7) »
стали ребята ко дворам собираться.
На прощанье незнакомый молодец сказал:
– - Ну, милые кралечки, очень рад знакомству вашему. Позвольте мне другой раз прийти.
– - Мы, -- говорим, -- это никому не запрещаем.
Он сделал со всякой девкой рукотрясенье и ушел с маликовскими ребятами.
Только он ушел, мы сейчас обступили своих ребят и начали пытать:
– - Ребята, чей это? Где вы его взяли?
– - А что, -- говорят ребята, -- хорош парень?
– - На что лучше! Чей он?
– - А он, -- говорят ребята, -- из Безгрошева; там новый управляющий теперь, -- так это его сынок. Зовут его Николай Васильич. Приехал-то было он к ребятам в Маликово, а как стали маликовские к нам собираться, и он увязался. Довольны вы им?
– - Довольны, -- говорим.
– - Так смотрите, хорошенько обходитесь, а то он и ходить не будет.
Стали мы собираться ко дворам, вышли из избушки, но долго не расходились. Дольше петухов на улице стояли и все судили да рядили про нового молодца.
III
На другой день чуть не с утра мы опять на улицу вышли, слонялись, шутили, играли и не заметили, как день прошел, -- пришла пора в избушку идти. Разошлись мы по домам, принарядились и пошли в избушку. Не успели мы придумать, какую игру сперва начинать, как -- бац! -- опять маликовские ребята идут, и с ними Николай Васильич этот. На этот раз он пришел с гармонией-тальянкой. Поздоровались ребята, разделись. Поговорили мы кой-что. И заиграл Николай Васильич на тальянке песню, хорошо заиграл; запели все, и петь-то легко как-то было. Спели одну песню, ударил Николай Васильич плясовую, -- плясовая еще лучше вышла; ребята ударились плясать. Поплясали ребята, вдруг поднимается наша Настасья. – - А ну-ка, -- говорит игроку, -- почаще! Да как пошла, индо нам всем завидно стало, -- и где только она научилась! Порядком поплясала Настасья и отошла к стороне. Николай Васильич как бросит гармонию, а сам в ладоши. – - Ловко, ловко! -- говорит. -- Молодец! А я думал, тут все монашки; ан есть и живые люди. Спасибо! И сейчас подошел он к Настасье и рукотрясенье с ней сделал. После пляски в карты стали играть. Играли в короли. Николай Васильич как бывал королем, то как его спросят: "Король, король, куда пошлешь?" -- так он такую штуку загнет, что у всех индо животики от смеха надорвутся. Надоело играть в короли -- бросили; Николай Васильич спрашивает: – - А кто знает фокус -- как сухари со стола пропадают? Настасья говорит: – - Я знаю. – - Молодец! на все горазда, -- похвалил ее Николай Васильич. -- А кто не знает? Все молчали. Только одна девка, всех помоложе, Малашкой звали, говорит: – - Я не знаю. – - Хошь, покажу? – - Покажи. – - Слушай сперва, как делается это. Вот положу я на стол два сухаря, накрою двумя шапками, а они пропадут. – - Куда же они денутся-то? – - Вот куда хошь и думай! Опешила Малашка, собрались мы в кучу, смотрим, что будет. Взял Николай Васильич две шапки. Сходил в чулан за сухарями, положил их на стол, накрыл шапками и говорит Малашке: – - Перевернись три раза. Перевернулась Малашка. Взял одну шапку Николай Васильич и ей подал, а другую взял сам и спрашивает: – - Сухари тут? – - Тут, -- говорит Малашка. – - Так шапкой нос трут. И он стал своей шапкой тереть себе лицо и Малашке велел то же делать. Стала Малашка тереть нос, а он в это время взял одной рукой сухари и хотел спрятать их; заметила это Малашка, бросила шапку и говорит: – - А!.. ты их спрятать хочешь, ишь какой ловкий!.. Хитер!.. Засмеялся Николай Васильич, положил свою шапку. – - Что ж делать, -- говорит, -- не удалось. Ишь ты, и бедовая какая! Тебя не проведешь. Обрадовалась Малашка, что не далась в обман, повернулась к нам; взглянули мы на нее да так и покатились со смеху: все лицо у Малашки было черное-пречерное, -- в саже выпачкано. Это когда он ходил в чулан за сухарями, то там повозил шапкой в трубе; этой шапкой Малашка и терла свое лицо. Малашка сразу не догадалась, чему мы смеемся. Взяли ее тогда за руку, подвели к зеркалу; взглянула она на себя да как взвизгнет, -- еще пуще засмеялись все. После этого еще по-разному играли. Потом стали домом собираться маликовские и Николай Васильич. Обещался он как-нибудь еще к нам побывать. Мы его очень желали.I V
После этого до Нового года не был у нас Николай Васильич. В Новый же год приехал; приехал он один на хорошей лошади, в маленьких саночках. Привязал лошадь у избушки и вошел к нам. Мы все ему обрадовались, а он и говорит нам: – - Сегодня ведь Новый год. Надо повеселее его встретить, старый проводить. Нельзя ли самоварчик поставить? Чайку вместе попьем. Занялись мы самоваром, а Николай Васильич вышел к санкам и принес оттуда два штофа с вином (в одном было зеленое, а в другом -- красное) и два узла с чем-то; стали развязывать узлы, глядим -- в них всякие гостинцы: пряники, орехи, конфеты, баранки сдобные… Разложили все на стол. Стал Николай Васильич всех усаживать и угощать, кого красным вином, кого зеленым… По одному выпили, потом по другому, а там по третьему, раскраснелись все, развеселились… Попили чаю, давай опять играть по-всякому. Потом Николай Васильич и говорит: – - Ну, пора мне! Спасибо за добро да за компанию. Сколько мы его ни упрашивали: "Что ты, куда ты?" -- не тут-то было. "Некогда", -- говорит. Сел он в саночки, тронул лошадь. Мы опять в избу пошли; только одна Настасья не пошла с нами -- домой отправилась. – - Что ты, -- говорили мы ей, -- рано так? Погуляем еще! – - Нет, мне не хочется. – - Ну, как хочешь. Взошли в избу мы; ребята стали насмехаться над Настасьей: – - Ишь, Настасья-то! При купчике гуляла, а без него с нами и займаться не хочет! – - Ну пущай она теперь на печке сидит, а мы вот повеселимся, -- сказали мы. И пошло у нас веселье, какого больше во все святки до самого крещенья не было. Николай Васильич после этого что-то не приезжал, словно его бабушка отворожила. Мы шибко дивились этому, "Что за притча?" -- думаем. Думали было -- в крещенье не приедет ли, и в крещенье не был, да и маликовские не приходили: скучные такие все были в этот вечер, а скучнее всех Настасья: ни песен не пела, не говорила почти ни с кем. Запели было мы песню. Так она такая сделалась, словно вот расплакаться хочет. Мне ее индо жалко стало. "Что она? -- думаю. -- Не втюрилась ли в этого форсуна, что грустит так?"V
В крещенье хоть и грустна была Настасья, да с нами все-таки была, а после этого она на люди и глаз не стала показывать. Бывало, и к подругам бегала и ко мне хаживала, а тут засела дома, и не выманишь ее никак. Да не только к другим ходить, а к ней-то когда придешь, кажись, не рада была: сидит молчит, ни слова путем не скажет, не улыбнется, а уж то ли не поговористая была. Шибко мы дивились этому. После- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (7) »