Лотта, хотя ей было жалко папу, да, очень жалко!
— Ну что ж, вероятно, ничего не поделаешь, — сказал папа. — Но Юнасу и Миа Марии придется все равно идти сейчас домой и есть мясные фрикадельки и абрикосовый компот.
Папа, Юнас и Миа Мария собрались уходить.
— Тогда до свидания, малышка Лотта, — уходя, сказал папа.
— Тогда до свидания, — ответила Лотта.
— Привет! — сказали Юнас и Миа Мария.
— Привет! — ответила Лотта.
Но потом смолкла и снова вздохнула. А затем попробовала спеть еще раз:
Однако дальше бедняжка Лотта петь не смогла, она только горько плакала. Но снизу по лестнице уже поднимался папа и пел:
Лотта еще горше заплакала.
— Папа, — крикнула она, — я хочу хотя бы кошку!
Тогда папа вытащил Лотту из кроватки и крепко обнял.
— Знаешь что, Лотта, — сказал папа. — Мама дома так горюет, может, ты переедешь домой хотя бы к Рождеству?
— Я хочу переехать домой чичас же! — закричала Лотта.
И тогда, взяв на руки и Лотту, и Бамсе, папа перенес их в дом желтого цвета — к маме.
— Лотта переехала домой! — закричал папа сразу же, как только они вошли в прихожую.
Мама сидела у камина в общей комнате. Протянув к Лотте руки, она спросила:
— Это правда? Ты в самом деле переехала домой, Лотта?
Лотта бросилась в мамины объятия, а слезы так и брызнули у нее из глаз.
— Я буду жить у тебя всю жизнь! — плача, сказала Лотта.
— Это просто замечательно! — обрадовалась мама.
Затем Лотта долго сидела у мамы на коленях, и только плакала, и ничего не говорила. А в конце концов произнесла:
— Мама, у меня теперь другой белый джемпер, который мне подарила тетушка Берг. Верно, здорово?
Мама ничего не ответила. Она молча смотрела на Лотту. Тогда Лотта, опустив глаза, пробормотала:
— Другой джемпер я разрезала, и я хочу сказать: «Прости меня за это!» — но не могу…
— А если я тоже скажу: «Прости»? — спросила мама. — Если я скажу так: «Прости меня, малышка Лотта, за то, что я столько раз глупо вела себя с тобой!»
— Да, тогда я смогу сказать: «Прости!» — обрадовалась Лотта.
Обвив руками мамину шею, она изо всех сил обняла ее, повторяя:
— Прости меня, прости, прости, прости!
Затем мама отнесла Лотту в детскую и положила в собственную ее кроватку, в которой были и простыня, и розовое одеяло, из которого Лотта обычно выдергивала нитки, когда ложилась спать. Папа тоже пришел, и оба они — и мама, и папа — поцеловали Лотту и сказали:
— Спокойной ночи, любимая малышка Лотта!
А потом они ушли.
— Какие они добрые! — сказала Лотта.
Юнас и Миа Мария уже засыпали, но Юнас сказал:
— Я так и знал, что ты и на ночь там не останешься.
Тогда Лотта ответила:
— Зато я буду там целыми днями играть. А если ты и Миа Мария будете бить моего Бамсе, я выпорю вас обоих, так и знайте!
— Плевать нам на твоего старикашку Бамсе! — сказал Юнас.
И тут же заснул.
Однако Лотта еще некоторое время не спала и напевала себе под нос:
— Хотя эта песенка не про меня, а совсем про другую Лотту, — сказала Лотта.
«…И НОЧЬЮ СТОЮ ТАМ ОДНА У ОКОШКА…»
Потом Лотта была одна. Тетушка Берг принесла ей обед. Лотта подняла наверх корзину, и там снова лежали бутылочка лимонада, и две соломинки, и холодная свиная фрикаделька. — Не хуже, чем у Нюманов, — сказала Лотта своему Бамсе. Когда она поела, она снова вытерла пыль со своей мебели. Затем, стоя у окошка, смотрела в сад Нюманов. Юн ас и Миа Мария играли там с папой в крокет. Все яблоневые деревья цвели, и Лотте казалось, что они похожи на большие букеты. Это было так красиво! — Играть в крокет — весело, — сказала Лотта своему Бамсе. — Хотя и не так весело, как иметь свое собственное домашнее козяйство. Вскоре начало смеркаться. Тогда папа, Юнас и Миа Мария пошли в свой дом желтого цвета. Лотта вздохнула. Смотреть было больше не на что. Она долго еще выглядывала из окошка, а тем временем с хлам-чердаком тетушки Берг случилось нечто неожиданное для Лотты. Там стало совершенно темно, и, обернувшись, она это увидела. Мрак сгустился в углах, он лежал там черным покровом. И он подползал все ближе к комнате Лотты, так что скоро осталось всего лишь одно маленькое пятнышко у окошка. — Лучше нам лечь, потому что скоро мы ничего не увидим, — сказала Лотта своему Бамсе. Она поспешила уложить Виолу Линнеа в кукольную кроватку, а Бамсе — в детскую кровать. Затем сама залезла туда и легла рядом с Бамсе, натянув одеяло на нос. — Не то чтоб я боялась, когда темно, — сказала она, — но мне кажется, что это жутко печально. Она вздохнула несколько раз, потом села и стала вглядываться в темноту. — Ух, — сказала Лотта и снова залезла под одеяло, крепко прижав к себе Бамсе. — Теперь, верно, Юнас и Миа Мария тоже лежат в кроватях. И к ним приходят мама с папой и желают спокойной ночи. Но только не мне… Лотта вздохнула. И это было единственное, что нарушило тишину на чердаке; в остальном все было тихо-претихо. «Не должно быть так тихо», — подумала Лотта и поэтому запела:И вот прихожу я в свой маленький дом,
И ночью стою там одна у окошка…
И вот прихожу я в свой маленький дом,
И ночью стою там одна у окошка…
И зажигаю свою свечу, бум-бом,
И нет у меня никого, кроме кошки.
И вот прихожу я в свой маленький дом,
И ночью стою там одна у окошка,
И зажигаю свою свечу, бум-бом,
И нет у меня никого, кроме кошки…