года положила конец процветанию Серебряного города, как называли его старожилы, уставшие от нескончаемой смены имен и правителей. Рабочие шахт, вдохновленные крамолой Сапаты и Панчо Вильи, примкнули к народному восстанию, Карнеги и Морганы вывели капитал. Пока горожане воевали против диктатуры Порфирио Диаса, в регионе произошло землетрясение, а вслед за ним — наводнение. Денег на осушение копей не было и не предвиделось. Оставалось одно: принять участие в следующем восстании. Волна народного гнева выплеснулась из затопленного города во время войны Кристеро. На сей раз ополченцы решили сражаться на стороне католической церкви, то есть тех, кто и заварил всю кашу четырьмя веками ранее. В конце концов, так ли важно, кто на чьей стороне? Важен сам факт действия. Осенью 1926 года жители города перебили гарнизон солдат-федералов, вчерашних революционеров, ныне провозглашенных врагами католической веры. Узнав об этой расправе, генерал Альваро Обрегон приказал расстрелять повстанцев, коих оказалось полгорода, а сам город был лишен своего статуса, вновь превратившись в безымянный населенный пункт, часть муниципалитета Сан-Люис-де-ля-Пас. К 1950 году в бывшем Серебряном городе проживало меньше двухсот человек.

3

За оградами, мало-помалу превратившимися в горы искрошившегося адоба, виднелись остовы заброшенных зданий. Стены без крыш, рухнувшие стропила, зияющие оконные проемы. Из-под сваленных в кучу стройматериалов прошлого века пробивались щетинистые выгоревшие стебли, точно волосы, растущие у покойника. «Вот здесь у них была школа, а там — резиденция губернатора, — показывал Же, обнаруживший эти развалины в позапрошлом году. — А вон в том здании находились почтамт и арбитражный суд…» Откуда ему известно? Отчего-то такой вопрос не приходил мне в голову. Когда тебя водят по местам археологических раскопок, ты автоматически принимаешь на веру все, что рассказывает экскурсовод. Но здесь не раскопки, не Помпеи. Скорее Припять или сталкерская Зона, постапокалиптический пейзаж, нагруженный тишиной. Руины из кирпича-сырца, кажущиеся мертвее всех некрополей Тюлы и Теночтитлана, как будто время — шестьдесят лет, прошедшие с тех пор, как Серебряный город официально прекратил свое существование, — успело уничтожить лишь признаки жизни, но не признаки смерти.

Впрочем, кое-какие при-знаки-призраки жизни были в сохранности. Например, гирлянды из бумажных медуз, натянутые между деревьями поперек грунтовых дорожек. Или шарнирные скелеты Катрины, мексиканской Леди Смерти, в роскошных дамских нарядах XVIII столетия, выставленные в преддверье Дня мертвых. Или традиционные пирамиды сахарных черепов, изготовленных по тому же поводу. Или, наконец, усыпанные маргаритками алтари, где помещались фотографии и любимые предметы усопших. Вся эта атрибутика смертолюбивой культуры свидетельствовала о том, что город вымер не окончательно.

— Так значит, здесь кто-то еще живет?

— А ты как думал, — заулыбался Же, — жизнь после смерти. Не в шахтах же мы будем ночевать.

— По мне так и в шахтах нормально, если без грызунов и без насекомых.

— Тут тебе не Африка, друг дорогой, не Гана какая-нибудь, а цивилизованный город. Хоть и призрак.

«Жизнь после смерти» оказалась благоустроенной фазендой с большим участком, разбитым на несколько патио, где все цвело, тенькало и приторно благоухало. Управляющего фазендой звали Ник, Же отрекомендовал его как старого друга. Техасец Ник перебрался сюда с любовником Педро лет десять назад. Владелица, некая богатая сеньора из Мехико, никогда не бывала в этом коттедже, доставшемся ей по наследству, однако продать родовое имение американским постояльцам отказывалась. Ник и Педро сокрушались, но продолжали грандиозный проект реставрации, и за десять лет развалюха превратилась в хоромы, так что, если бы несговорчивая рантье и согласилась продать им свои владения теперь, они пришлись бы им не по карману. Педро зарабатывал дизайном садовых участков, а Ник, профессиональный фотограф в прошлой жизни, переквалифицировался в кровельщика, кем и подвизался от случая к случаю в близлежащем городке Сан-Мигель. По вечерам стареющая чета курила анашу на веранде в компании собаки и котенка, которых назвали одним и тем же именем — Руби.

Нам отвели гостевую комнату во флигеле, украшенную многочисленными индейскими цацками и отопляемую печью-голландкой, которую мы, застигнутые врасплох ночным похолоданием, так и не сумели растопить. Утром нас разбудил заупокойный голос из репродуктора, доносившийся откуда-то со стороны главной площади.

— Это местный обычай такой, — пояснил Ник, — по утрам новости из репродуктора, а по вечерам петарды в честь какого-нибудь праздника. У наших индейцев праздники — 256 дней в году. В основном религиозные, конечно. Христианские, языческие — не важно. Но обязательно с фейерверком. А сейчас особенно: проводы Пятого солнца как-никак. Слыхали небось про Пятое солнце? Говорят, по индейскому календарю 2012 год — последний.

— А как же Шестое солнце?

— А кто его знает. Может, взойдет, а может, и нет. Но даже если не взойдет, я думаю, пиротехнику не отменят. Таков уж обычай: петарды грохают, собаки подвывают.

И правда: в городке, где практически никто не живет, оказалось на удивление много собак. По крайней мере, так казалось. Фокус был в том, что собак этих никто не видел: за пару дней, проведенных в прогулках по городу, нам повстречались всего-то две-три дворняги. Тем не менее по ночам округа оглашалась надрывным лаем тысячи псов. Руби тревожно прислушивалась, но не подхватывала.

Одна из собак-привидений все же попалась нам на глаза, когда Ник повел нас на экскурсию в пустующий роскошный особняк, за которым присматривал в отсутствие хозяев. Хозяева, приезжавшие не чаще, чем раз в полгода, оставили четвероногого друга сторожить территорию. Какое там сторожить! Несчастный пес только и ждал, чтобы кто-ни-будь наконец пришел его навестить. Как только скрипнула калитка, он бросился нам навстречу и принялся отчаянно лизать незнакомых людей, скуля и виляя хвостом. Ник достал из сумки собачьи консервы. «Я стараюсь кормить его каждый день и периодически беру с собой Руби, чтобы он с ней поиграл… Я бы забрал его к нам, но хозяева против».

Вскоре выяснилось, что Ник и Педро были далеко не единственными новоприбывшими в это странное место. Были и другие гринго, от профессора изящных искусств из какого-то маленького колледжа до наследницы гигантской корпорации «Тайсон Чикен», той, что обогатила наш мир ножками и крылышками Буша. И хотя почти никто из этих людей, скупавших дешевую недвижимость у черта на