куличках, не собирался перебираться сюда даже на время, виллы отстраивались по высшему разряду. «Вот увидите, лет через пять-десять здесь будут строиться дорогие дома отдыха, и народ повалит со всех сторон света, — басил местный делец по имени Хайме, похожий одновременно на вышибалу и на продавца подержанных автомобилей. — Говорю вам, скоро это захолустье превратится в культурный центр. Надо покупать, покупать, пока не поздно!»

Рвение, с которым он толкал эту речь, убеждало в обратном.

Для строительства нанимали индейцев, которые и составляли, по-видимому, основную часть крохотного населения бывшего шахтерского городка. Индейские дети и женщины со скарбом в руках мелькали в отдаленной перспективе безлюдных улиц и быстро сворачивали за угол. Казалось, они жили какой-то невидимой жизнью, жили и умирали в своем всегда, не имеющем отношения ни к захватывающей истории города-призрака, ни к призрачным надеждам на его возрождение.

4

На куске коры, прислоненном к высокому забору, было выведено: «Жилище Синего оленя. Музыкальные инструменты доиспанской эпохи». Же толкнул калитку, обратился к кому-то по-английски и, получив односложный ответ, дал нам отмашку. Территория представляла собой многоярусный сад камней и ветвящихся дорожек-арройо. В глубине участка — каменный дом без окон, а рядом — мастерская под дощатым навесом. Коренастый индеец средних лет, весь в стружке и краске, орудовал рубанком, подпевая мелодичному «зову племени», исходившему из допотопного кассетника. «Знакомься, Луис, это мои друзья…» — «Хелло, амигос!» Беззубая улыбка из-под усов, взгляд с сумасшедшинкой. Предметы в мастерской — один другого диковинней: везде развешены и разложены какие-то обереги, черепа животных. Наполовину ощипанная тушка ястреба валяется на верстаке в соседстве с недоеденным завтраком.

— Располагайтесь, амигос! — пригласил Синий олень.

— Потом, Луис, вечером. Я обещал показать им шахты. Немножко полазаем, а ближе к вечеру заглянем.

— Вечером так вечером, — кивнул индеец, на удивление бегло изъяснявшийся по-английски. — Я своим скажу, чтоб темаскаль приготовили.

Пока мы слонялись по территории бывшего прииска, Же ввел в курс дела: Луис — «куикани», то бишь музыкант, слагатель песен и мастер по изготовлению музыкальных инструментов, для местных индейцев он — культовая фигура. В былые времена «куикани», с малых лет обучавшиеся в специальных школах-интернатах, занимали самое почетное место при дворе владыки. Это было задолго до прихода испанцев, в период расцвета ацтекской империи, когда аппарат государственной власти состоял из трех департаментов: судебного, финансового и музыкального. В XIV веке поэт-правитель Несауалькойотль основал «академию музыки и стиха» в Тешкоко. На дворцовых церемониях, где музыкальное исполнение было обязательным компонентом, неверно взятая нота каралась смертной казнью.

В обществе, верившем, что человеческая кровь — пища богов, а насильственная смерть — желанная участь для всякого благочестивого гражданина, в империи, где войны велись не с целью обогащения, а как часть религиозного культа, где любое событие, будь то строительство храма или сбор урожая, сопровождалось массовыми жертвоприношениями и жрецы надевали кожу, заживо содранную с пленников, а сердца, вырезанные обсидиановым ножом, складывались в каменную чашу «чак-моол», в мире ацтеков, снискавших славу самой жестокой цивилизации за всю историю человечества, музыка и поэзия почитались как нигде. Произведения пятнадцати «великих бардов» с их сложной просодией и изобилием метафор передавались из поколения в поколение. При этом выше всего ценились не хвалебные песни, не героический эпос и не любовная лирика, а ламентации о бесцельности и быстротечности жизни. Классик ацтекской поэзии Несауалькойотль — сущий Экклесиаст.

Испанские переводы песен Несауалькойотля я нашел во вкладыше в самопальный компакт-диск, приобретенный у Луиса. Там же была дана историческая справка, в которой говорилось о том, что область Сьерра-Горде издревле населялась племенами памес и хонас, собирательно именуемыми чичимекас, и что потомки этих первых поселенцев по сей день обитают в населенных пунктах региона. Точнее это, видимо, подразумевалось, а написано было другое: человек, составлявший справку, перепутал слова «потомок» и «предок», отчего весь текст приобрел неожиданно мистический смысл.

Налазавшись по пещерному лабиринту заброшенных копей, подкрепившись традиционным индейским блюдом из муравьиных яиц, напоминавших пересоленную перловку, и запив это дело не менее традиционной агавовой брагой, мы побрели в направлении «жилища Синего оленя». Же торопил, приговаривая, что темаскаль — долгая затея, лучше прийти пораньше, и вообще не могли бы мы для разнообразия, что ли, пошевеливаться.

— Хорошо, хорошо, Же, мы идем. А темаскаль — это что?

— Индейская баня. Я в прошлый раз в ней парился с Луисом и еще одним чуваком. Мало не покажется.

У калитки мы встретили двух женщин в длинных юбках и серапе в черно-белую полосу. Женщины подметали дорожку, пританцовывая в такт барабанному бою, доносившемуся из глубины участка. Увидев нас, они быстро переглянулись и бросились врассыпную. Справа по борту показался парень с длинными косами, металлическими кольцами в мочках ушей и ореховыми погремушками на ногах. «Это один из родственников Луиса. Они тут всем кланом живут. Я пойду узнаю насчет бани, а вы идите с Луисом, он вам покажет свои инструменты». Мы пошли на звук барабана. Парень с погремушками выкрикнул что-то по-чичимекски, видимо, извещая хозяина о приходе гостей. Высунувшись из дверей бункероподобной постройки, Луис поприветствовал нас так, будто с момента нашей встречи прошло не три часа, а три года: «А, амигос! Как же, как же, я вас помню!»

Музыкальная коллекция была поистине замечательна: огромные барабаны, выдолбленные из целого ствола дерева и украшенные замысловатой резьбой, барабаны с водяным резервуаром, накрытые высушенной тыквой, барабаны из черепашьих панцирей, трещётки и погремушки из орехов гуиро, деревянные гонги, костяные трубы, дождевые палочки, тростниковые дудочки, морские раковины-окарины, двойные и тройные флейты, цимбалы и металлофоны. Трудно поверить: все это богатство изготовлено и расписано одним человеком. Человек-оркестр Луис поочередно демонстрировал звучание каждого инструмента и, войдя в раж, самозабвенно приплясывал в такт собственной игре. Загипнотизировав слушателей звуками глиняной флейты, удовлетворенно выдохнул: «Пентатоника!»

— Где же вы всему этому научились?

— Давно научился, еще в