Туве Янссон Ель

Один хемуль, стоя на крыше, расчищал снег. На нем были желтые шерстяные варежки, которые мало-помалу промокли и стали мешать. Тогда он положил их на дымовую трубу, вздохнул и снова стал расчищать снег, закрывавший крышку люка. Наконец он разгреб его.

— А вот и крышка люка, — произнес Хемуль. — А там внизу они спят себе и спят. Спят, спят и спят. Меж тем как другие вкалывают до потери сознания только потому, что наступает Рождество.

Он взобрался на крышку люка и, поскольку не мог вспомнить, как она открывается — наружу или внутрь, начал осторожно топтать ее ногами. Крышка тотчас же провалилась, и Хемуль рухнул во мрак и во все то, что семейство муми-троллей сложило на чердаке, чтобы потом использовать.

Хемуль страшно рассердился, а кроме того, он был не очень уверен в том, где оставил свои желтые варежки. Он особенно дорожил именно этими варежками.

Потом он затопал дальше, спустился вниз по лестнице, распахнул дверь и заорал злым голосом:

— Наступает Рождество! Мне надоели и вы, и ваша зимняя спячка, а тут еще в любую минуту может начаться Рождество!

Внизу семья муми-троллей, как обычно, спала зимним сном. Они пребывали в зимней спячке уже много месяцев и намеревались продолжать ее до самой весны. Сон спокойно и приятно убаюкивал их, словно сплошной, долгий, теплый, летний полдень. И вдруг в сны Муми-тролля ворвались беспокойство и холодный воздух. А тут еще кто-то стащил с него одеяло и закричал, что ему надоело и что наступает Рождество.

— Уже весна? — пробормотал Муми-тролль.

— Весна? — нервно переспросил Хемуль. — Рождество, понимаешь ты, Рождество. А я еще ничего не достал, ничего не устроил, а меня посылают откопать вас посреди всей этой заварушки. Варежки, вероятно, пропали. И все бегают кругом как сумасшедшие, и ничего не ясно…

С этими словами Хемуль снова потопал на крышу — но уже вверх по лестнице — и выбрался наружу через люк.

— Мама, проснись, — испуганно сказал Муми-тролль. — Стряслось что-то ужасное. Они называют это Рождеством.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Муми-мама, высовывая мордочку из-под одеяла.

— Точно не знаю, — ответил ее сын. — Но ничего не устроено, и что-то потерялось, и все бегают кругом как сумасшедшие. Может, снова наводнение?

Он осторожно потряс фрёкен Снорк и прошептал:

— Не пугайся, но стряслось что-то ужасное.

— Спокойствие, — сказал Муми-папа. — Спокойствие прежде всего!

Он встал и завел часы, которые остановились еще где-то в октябре.

Они поднялись по мокрым следам Хемуля на чердак и вылезли на крышу дома муми-троллей.

Небо было голубое, как всегда, так что на этот раз не могло быть и речи о горе, извергающей пламя. Но вся долина была покрыта мокрым хлопком — горы, и деревья, и река, и весь дом. Было холодно, еще холоднее, чем в апреле.

— И это называется «Рождество»? — удивленно спросил папа.

Он набрал полную лапу хлопка и стал его разглядывать.

— Интересно, это выросло из земли? — спросил он. — Или упало с неба? Должно быть, страшно неприятно, если это случилось за один раз.

— Но, папа, это же снег, — объяснил Муми-тролль. — Я знаю, что это снег, и он падает на землю не сразу.

— Ах так, — произнес папа. — Но все равно это было бы неприятно.

Мимо на финских санях проехала тетка Хемуля с елкой.

— Вон как, наконец-то вы проснулись, — сказала тетка, не проявляя к ним ни малейшего интереса. — Постарайтесь раздобыть елку, пока не стемнеет.

— Но зачем? — начал было папа.

— Некогда мне тут с вами разговаривать! Еще опоздаю! — крикнула тетка через плечо и покатила дальше.

— Пока не стемнеет, — прошептала фрёкен Снорк. — Она сказала: «Пока не стемнеет». Самое опасное случается вечером…

— Значит, чтобы справиться, нужна елка, — размышлял вслух папа. — Ничего не понимаю.

— И я тоже, — покорно сказала мама. — Но когда пойдете за этой самой елкой, наденьте шарфы и шапки. А я попробую пока хоть немного растопить печь.

Несмотря на грозящую катастрофу, папа решил не трогать ни одну из своих собственных елей — он их берег. Вместо этого они перелезли через забор Гафсы и выбрали большую ель, которая в дальнейшем фактически ни на что уже не годилась.

— Ты считаешь, мы должны спрятаться на этой елке? — поинтересовался Муми-тролль.

— Не знаю, — ответил папа, продолжая рубить ель. — Я ничего во всем этом не понимаю.

Они дошли уже почти до реки, когда навстречу им кинулась Гафса с полной охапкой мешочков и пакетов.

Лицо ее было красное, страшно взволнованное, и она даже не узнала, к счастью, свою ель.

— Шум и давка! — закричала Гафса. — Невоспитанным ежам нельзя разрешать… И как я совсем недавно говорила Мисе^[1], это просто позор…

— Елка, — сказал папа и отчаянно, изо всех сил вцепился в воротник ее шубы. — Что делать с елкой?

— Елка, — рассеянно повторила Гафса. — Елка? О, как ужасно! Нет, это просто невыносимо… ее ведь надо нарядить… я не успею…

И она уронила свои пакеты и мешочки в снег. Шапочка съехала ей на нос, и Гафса чуть не заплакала на нервной почве. Папа покачал головой и поднял елку.

Дома мама вымела веранду, достала спасательные пояса и аспирин, папино ружье и теплые компрессы. Ведь никогда заранее не знаешь…

Какой-то крошечный малыш сидел на самом краю дивана и пил чай. До этого он сидел в снегу под верандой, и вид у него был такой жалкий, что мама пригласила его в дом.

— Вот и елка, — сказал папа Муми-тролля. — Если бы только еще знать, для чего она нужна? Гафса уверяет, что ее надо нарядить.

— Таких больших платьев у нас нет, — огорченно сказала мама. — Интересно, что она имела в виду?

— Какая красивая елка! — закричал крошечный Малыш и, проглотив от страшной застенчивости чай, стал раскаиваться, что осмелился наконец что-то произнести.

— Ты знаешь, как наряжают елку? — спросила фрёкен Снорк.

Малыш жутко покраснел и прошептал:

— Как можно красивей. На нее надевают разные красивые вещи. Так я слышал.

Но тут, совершенно подавленный своей смелостью, он смущенно закрыл лапками мордочку, опрокинул чайную чашку и скрылся за дверью веранды.

— Теперь помолчите немного, а я подумаю, — сказал Муми-папа. — Если елку нужно нарядить как можно красивей, значит, и речи быть не может о том, чтобы на ней