чувствительную ноту, и, на мой взгляд, поступили совершенно правильно.

И в самом деле, когда мы пели сей гимн, люди приходили издалека — специально, чтобы нас послушать. Правда, никто в школе, даже сам господин Вальрюгис, не знал, что означают эти странные слова. Мы полагали, что звучит латынь, но точно уверены не были.

К несчастью, господин Эглизак страдал тяжелым недугом: с годами он слышал все хуже и хуже. Мы замечали этот недостаток, но учитель даже себе не хотел в нем признаться. Чтобы не огорчать маэстро, мы повышали голос, и наши фальцеты достигали его барабанных перепонок. Но, увы, приближался час, когда учитель полностью лишился слуха.

Произошло это в воскресенье, во время вечерни. Отзвучал последний псалом, и Эглизак начал импровизировать на органе, отдавшись воображению. Он играл и играл бесконечно. Никто не решался выйти из церкви, боясь его обидеть. Но вот, выбившись из сил, остановился калкант^[9]. Органу не хватало воздуха, однако Эглизак ничего не замечал. Он брал аккорды и арпеджио, и, хотя не раздавалось ни единого звука, в своей душе музыканта Эглизак слышал мелодию… Мы поняли: произошло несчастье. А тем временем калкант уже спустился с хоров по узкой лесенке…

Эглизак играл весь вечер, всю ночь и весь следующий день — пальцы двигались по безмолвной клавиатуре. Пришлось увести музыканта силой… Бедняга наконец понял, что произошло. Однако несчастье не может помешать ему закончить фугу! Правда, сам он ее никогда не услышит…

С того дня в церкви Кальфермата больше не звучал орган.

IV

Прошло полгода. Наступил очень холодный ноябрь. Снежная пелена, спускаясь с гор, покрывала улицы. Мы приходили в школу с красными носами и посиневшими от холода щеками. Обычно я ждал Бетти на углу площадки. Какой она была хорошенькой в своем зимнем наряде!

— Это ты, Йозеф? — говорила она.

— Я, Бетти. Как сегодня холодно! Закутайся получше. Застегни шубку…

— Хорошо, Йозеф. Побежим?

— Давай. Я понесу твои книги. Смотри не простудись. Будет ужасно, если ты потеряешь свой голос!

— А ты свой, Йозеф!

Это и впрямь было бы ужасно. Подув на пальцы, мы со всех ног мчались к школе, пытаясь согреться бегом. В классе гудела печка. Дров не жалели. Ведь у подножия гор сколько угодно сучьев, наломанных ветром. Остается лишь собирать их. Господин Вальрюгис стоял на кафедре, надвинув на лоб меховую шайку. Потрескивали поленья, словно выстрелы из мушкета, сопровождая историю Вильгельма Телля. А я размышлял о том, что если эти события происходили зимой и у Геслера была всего одна шляпа, то, наверное, он простудился, пока шляпа болталась на верхушке шеста. Занимались мы усердно — чтение, правописание, арифметика, декламация, диктанты — учитель был нами доволен. А вот по музыке отставали. Найти достойную замену старому Эглизаку не удавалось. То же, чему он нас научил, в скором времени могло окончательно вылететь из головы! И если когда-нибудь в Кальфермате появится новый руководитель детской певческой школы, что за плачевное зрелище предстанет ему! Голоса утратили свою звонкость, орган тоже не звучал и требовал ремонта.

Кюре^[10] не скрывал недовольства. Ведь теперь, без аккомпанемента, было слышно, что он фальшивит, особенно в префации…^[11] Голос постепенно понижался, и в конце концов кюре приходилось брать ноты ниже своего голосового предела, что далеко не всегда удавалось. Некоторые прихожане начинали смеяться, а мы с Бетти жалели беднягу. Какими убогими казались теперь службы! В День поминовения вообще не звучала музыка, а уже приближалось Рождество с его торжественными песнопениями.

Кюре решил заменить орган серпаном:^[12] по крайней мере, так можно избежать фальшивых нот. Раздобыть сей допотопный инструмент труда не представляло. На стене ризницы уже много лет висел серпан, но где найти музыканта? А может быть, обратиться к калканту, который остался теперь не у дел?

— У тебя хватит дыхания? — спросил господин кюре.

— У меня есть мехи,— ответил калкант.

— Давай посмотрим, что получится…

Он снял серпан со стены, но сумел извлечь из него лишь какой-то сдавленный звук. Был ли тому виной музыкант или мехи — неизвестно, но затея не удалась. Похоже, что предстоящее Рождество обещало стать таким же грустным, как День поминовения. Ведь по вине Эглизака молчал не только орган, детский хор тоже бездействовал. Некому стало давать нам уроки, отбивать такт, и все это весьма удручало жителей Кальфермата. Но вечером пятнадцатого декабря произошло неожиданное.

Стоял сильный мороз, один из тех, какие приносил издалека ветер. В такие дни если крикнуть на вершине горы, то крик можно услышать в нашем городке, а звук пистолетного выстрела из Кальфермата доносился до Ришардена за добрую милю отсюда.

В субботу я отправился ужинать к Клерам. На следующий день занятий в школе не было. Если учишься всю неделю, то можно же отдохнуть в воскресенье? Вильгельм Телль тоже имеет право побездельничать: ведь и он, наверное, устал, проведя целую неделю бок о бок с господином Вальрюгисом.

Постоялый двор находился на маленькой площадке слева, напротив церкви. Было слышно, как скрипит флюгер, поворачиваясь на шпиле колокольни. У Клеров сидело шестеро — все местные жители: в тот вечер мы с Бетти обещали спеть для них красивый ноктюрн^[13] Сальвиати^[14].

И вот, после ужина, когда со столов убрали посуду, составили стулья и мы уже приготовились петь, издалека донесся какой-то странный звук.

— Что это? — спросил один из посетителей.

— Похоже, из церкви,— ответил другой.

— Но это же орган!

— Скажешь еще, что он, сам играет?

Тем временём звуки становились все отчетливее, crescendo^[15] сменилось diminuendo^[16], мелодия ширилась, росла, словно выходила из самых низких регистров.

Несмотря на мороз, мы распахнули дверь и взглянули на церковь. Через витражи нефа^[17] не пробивался ни единый луч света. Наверное, ветер ворвался сквозь трещины в стенах. Решив, что ошиблись, мы вернулись обратно, но все повторилось. На сей раз звуки раздавались так отчетливо, что сомнений не оставалось.

— Играют в церкви! — вскричал Жан Клер.

— Это дьявол! — прошептала Женни.

— Разве дьявол умеет играть на органе? — возразил ей муж.

«А почему бы и нет?» — подумал я. Бетти взяла меня за руку.

— Дьявол? — испуганно спросила она.

Тем временем одна за другой открывались двери домов на площади; люди выглядывали из окон, удивленно переговаривались.

— Наверное, господин кюре нашел нового органиста,— предположил кто-то.

Почему нам сразу не пришло в голову простое объяснение? И тут как