и обсаженной двойным рядом вязов. За аллеей простирался парк с песчаными, тщательно ухоженными аллеями, ведущими к самому порту в заливе Клу.

Само собой разумеется, что город, порт, парк, улицы, мосты, церкви, дома, лачуги — все это принадлежало одному из тех могущественных лендлордов^[12], которые владеют почти всей землей Ирландии, маркизу де Слиго, принадлежавшему к очень древнему и благородному роду. Он, кстати, был далеко не самым плохим хозяином, с точки зрения арендаторов.

Через каждые два десятка шагов Торнпайп останавливал повозку, оглядывался и принимался кричать:

— Королевские марионетки… марионетки!

Бог мой, что за глотка! Ее так и хотелось смазать хорошенько машинным маслом.

Никто не выходил из лавок, ни одна голова не высовывалась из окон. Правда, на прилегающих улочках нет-нет, да появлялись какие-то фигуры в рубище, и тогда из лохмотьев высовывались изможденные, изголодавшиеся лица, с воспаленными покрасневшими глазами, бездонными и пустыми. Кроме того, как из-под земли выскакивали и детишки, почти совсем голые, и пять-шесть из них отважились наконец приблизиться к повозке Торнпайпа, когда она остановилась на главной аллее площадки для игры в шары. И все в один голос завопили:

— Коппер… коппер!^[13]

Предмет их вечных вожделений — медная монетка, часть пенни^[14], самая ничтожная по стоимости. Но к кому же они обращались, эти ребятишки? К человеку, который и сам-то нуждался в милостыне! Несколькими угрожающими жестами, к тому же свирепо выкатив глаза, он отогнал малышей, которые сочли за лучшее держаться на почтительном расстоянии от его кнута и еще дальше — от клыков его собаки, настоящего дикого зверя, доведенного до исступления плохим обращением.

Торнпайп был просто вне себя. Он видел, что все его призывы — крик вопиющего в пустыне. Никто не спешил к королевским куклам. Пэдди^[15] — такое же олицетворение ирландца, как Джон Булль^[16] англичанина, — не проявлял никакого интереса. И вовсе не из-за недостатка уважения к августейшей королевской фамилии. Отнюдь! Просто ирландец не любит, вернее ненавидит всей многовековой ненавистью угнетенного, лишь одного человека — своего лендлорда. Даже бывшие крепостные в России не были так унижены, как Пэдди. И если он приветствовал О'Коннела^[17], великого патриота, то только потому, что тот отстаивал права Ирландии, установленные актом Тройственного союза в 1806 году^[18]. Оценил он также, что позже энергия, выдержка и политическая смелость этого государственного деятеля обеспечили принятие билля^[19] об освобождении 1829 года^[20]. И наконец, разве не благодаря его непреклонной позиции Ирландия, эта английская Польша, особенно католическая Ирландия^[21], получила относительную свободу? Поэтому мы полагаем, что Торнпайп поступил бы гораздо лучше, представив своим соотечественникам О'Коннела, что, впрочем, отнюдь не уменьшало народной любви к изображению ее милостивого величества. По правде говоря, Пэдди предпочитал — причем явно — видеть портрет ее величества на денежных знаках, кронах^[22], полукронах, шиллингах^[23], однако именно этот портрет — произведение британского монетного двора — бывал в карманах ирландцев редким гостем.

Поскольку ни один серьезный зритель не откликнулся на многократные призывы странствующего актера, то повозка снова тронулась в путь, с трудом влекомая изнуренной собакой.

Торнпайп продолжал эту прогулку по аллеям игровой площадки, в тени великолепных вязов в полнейшем одиночестве! Ребятишки в конце концов отстали. Наконец он достиг парка с посыпанными песком дорожками: маркиз де Слиго милостиво предоставлял его в распоряжение общественности, с тем чтобы люди могли добраться до порта, расположенного в доброй миле от города.

— Королевские марионетки… марионетки!

Никакого ответа. Слышались пронзительные крики птиц, перелетавших с дерева на дерево. Парк был пустынен так же, как и игровая площадка. Какой смысл приезжать в воскресенье и созывать католиков на легкомысленное представление в час церковной службы? Да, Торнпайп явно не уроженец этих мест. Возможно, после полуденного обеда, между мессой и вечерней, его попытка оказалась бы более удачной? Во всяком случае, ему ничто не мешало дойти до порта, что он и сделал, поминая вместо святого Патрика всех ирландских чертей.

Этот порт, омываемый рекой в глубине залива Клу, редко посещали корабли, хотя он и был самым обширным и защищенным на всем побережье. И понятно почему Великобритания^[24], то есть Англия и Шотландия, посылает сюда в пустынный район Коннахта, только то, что здесь не произрастает. Ирландия — ребенок двух кормилиц, но их молоко обходится слишком дорого, поневоле приходится придерживаться полуголодной диеты.

Несколько матросов прогуливались по набережной с трубками в зубах, поскольку в праздничный день разгрузка кораблей не велась.

Известно, как строго соблюдают англосаксы воскресный день. Протестанты делают это со всей непримиримостью своего пуританства^[25], а в Ирландии католики соперничают с ними в ригоризме^[26] и с не меньшим фанатизмом исповедуют свою религию, у которой два с половиной миллиона приверженцев, тогда как у англиканской религии^[27] — пятьсот тысяч.

В Уэстпорте не было ни одного корабля под иностранным флагом. Бриги-шхуны^[28], шхуны^[29], несколько рыболовецких лодок из тех, что промышляют в заливе, находились во время отлива на суше. Эти суденышки, прибывшие с западного побережья Шотландии с грузом зерна — самым ценным для Коннахта товаром, — после разгрузки намеревались отправиться на восток. Тому, кто хотел бы увидеть крупные суда, следовало поспешить в Дублин, Лондондерри, Белфаст, Корк, куда заходят трансатлантические пакетботы^[30], совершающие переход в Ливерпуль и Лондон.

Естественно, что не из глубин карманов этих фланирующих моряков Торнпайп мог бы выудить несколько шиллингов — его призывный крик остался без ответа и на набережных порта.

Пришлось вновь остановить повозку. Голодный, шатающийся от усталости пес растянулся на песке. Торнпайп достал из котомки кусок хлеба, несколько картофелин, соленую селедку и приступил к еде с такой жадностью, словно у него во рту несколько дней не было и маковой росинки.

Спаниель следил за ним, щелкая челюстями и показывая горячий язык. Однако, судя по всему, час его завтрака еще не наступил, бедняга положил морду на передние лапы и закрыл глаза.

Легкое движение в глубине повозки вывело Торнпайпа из задумчивости. Он встал и