Но у меня есть только моя мать Регина, крысы в стенах да ухажеры, которые напоминают романчики в обложках-«рвушках» — читаешь с удовольствием, а вот в библиотеке своей оставишь вряд ли. Я уже начала беспокоиться — а что если я, как абсолютно несерьезная особа, и сама напоминаю такую «рвушку»? Перечитав недавно «Мидлмарч»' ^[5], я почувствовала в себе серьезное желание стать глубоким и искренним персонажем.

С основной частью клиентов меня свела Нэнси, а вот с Кэтлин Бейкер я познакомилась через одного из моих бывших ухажеров-«рвушек», русского художника по имени Владимир. Кэтлин из семьи тех самых пекарей Бейкеров, которые прославились своим хлебом на закваске. «У настоящего пекаря и кислый хлеб — сладкий!»

Кэтлин около пятидесяти, и она сама элегантность. Как и другие клиенты, она нуждается скорее в общении со мной, чем в консультациях. Иногда она гладит меня по голове, как собачку, и ведет себя так, словно вот-вот бросит мне печенье и крикнет: «А ну-ка, лови, моя девочка!». Мне приходится снова и снова возвращать разговор к теме чтения и напоминать Кэтлин, что у нашего общения есть определенная цель.

Увлечение литературой довело Кэтлин до того, что она решила устроить прием в честь модного молодого писателя Себастьяна Беккетт-Уизерспуна. Она была в полном восторге, когда тот принял ее предложение. Я это знаю точно, потому что она сама сказала мне:

— Я в полном восторге, что Себастьян Беккетт-Уизерспун принял приглашение на прием, который я собираюсь устроить в его честь. Ты знакома с его произведениями?

Если ответить на этот вопрос одним словом, то — да. Если тремя, то — слишком хорошо знакома. А если добавить еще несколько слов — то почему бы Себастьяну Б/У давным-давно не подохнуть страшной и унизительной смертью? Я растянула губы в обезьяньей гримасе, которую, я надеялась, Кэтлин воспримет как улыбку. И сказала ей, что мы с Себастьяном встречались в ПУ.

— Чудесно! — воскликнула Кэтлин. — Естественно, ты тоже придешь на мой прием. Уверена, он будет счастлив снова встретиться с тобой.

— Возможно, вы переоценили мою радость, — возразила я. Последнее время я возражаю как сумасшедшая. На мой взгляд, умение возражать — это верх изысканности. Конечно, после умения ворчать, уступать и предлагать.

— Не будь глупой гусыней, — сказала Кэтлин. — Для тебя это прекрасная возможность встретиться с другими людьми из мира литературы.

Вот так я и оказалась на организованном Кэтлин вечере в честь Себастьяна Беккетт-Уизерспуна, главном событии наискучнейшего сезона угрюмых поэтов, мрачных новеллистов и снисходительных эссеистов. В своей любви ко всему блестящему Кэтлин напоминает сороку, поэтому зал мерцал отполированными полами, сверкающими зеркалами и роскошной мебелью. Слишком быстро двигаться было опасно — того и гляди ноги начнут разъезжаться и я с грохотом приземлюсь на свою откровенно мощную colita' ^[6].

На мне были платье спортивного покроя, купленное в магазине скидок, кремовые босоножки и фальшивый жемчуг. Мои прямые темные волосы были собраны в низкий хвостик в стиле Грейс Келли, на лице — легкий макияж. Я решила не сильно краситься, чтобы выглядеть хорошо, но не привлекать лишнего внимания.

Я поступила так, как обычно поступаю на сборищах, — осмотрела зал на предмет соплеменников. Один азиат в полосатом костюме, двое афроамериканцев в одежде из натуральных тканей землистого цвета и дама смешанной расы. Латиноамериканцев, кроме меня и одного официанта, видно не было. Я послала ему молчаливое сообщение следующего содержания: «Отлично, mi hermano' ^[7]. Дадим им шороху!»

Я знаю, что говорить и как себя вести на обычной клубной вечеринке, но здесь я чувствовала себя так же неловко, как и в день приезда в ПУ, когда мне пришлось волочить в свое обиталище картонные коробки со скарбом, а мимо меня уверенно вышагивали блондинистые, почти скандинавского вида люди с подходящими к одежде чемоданами. Прочие гости, казалось, были знакомы друг с другом; они лишь скользили по мне взглядами, тут же перемещая их на более важные объекты.

Светло-бежевые визитные карточки буквально жгли мне сумочку. Иногда приходится искать покровительства у литературных героинь девятнадцатого столетия и вдохновляться поступками мошенников того же времени — взять, к примеру, Ф.Т. Барнума' ^[8] и его Русалку с островов Фиджи. Если Барнум без всякого стыда выдавал рыбье тело с пришитой к нему обезьяньей головой за морскую нимфу, то мне уж точно удастся подсунуть свой роман какому-нибудь агенту или издателю.

И тут я увидела стоявшего у окна Себастьяна Б/У, отпрыска одного из самых влиятельных семейств в стране. Большинство гостей наверняка подумали, что луч заходящего солнца по чистой случайности сверкает в его золотистых волосах. Он беседовал с пожилым мужчиной, то и дело кивая и улыбаясь. Кожу Себастьяна покрывал ровный загар, а на щеках играл замечательный бледно-розовый румянец. Его зубы казались еще белее, да и вообще он не сильно изменился за эти несколько лет. Ростом чуть выше метра восьмидесяти, Себастьян выглядел стройным и элегантным в темно-синем пиджаке и светло-голубой рубашке, которая выгодно подчеркивала цвет его глаз.

До этого момента я, наивная, надеялась, что, взглянув на меня, Себастьян тут же заметит, как сильно я изменилась и, возвысившись над своим прошлым, стала настоящей горожанкой и непринужденно ведущей себя женщиной, его коллегой по перу в конце концов, после чего решит, что мы сможем цивилизованно и даже по-дружески общаться. Но, только лишь увидев его, я начала трястись, как больной гемофилией на булавочной фабрике.

— Вкуснятина! — донесся из-за спины чей-то голос.

— Что? — Я вздрогнула и, обернувшись, увидела невысокого официанта с рыжими волосами, напоминавшими моток проволоки. В руках он держал поднос с маленькими пирожными.

— Хотите попробовать эту вкуснятину? — Официант протянул мне поднос и подмигнул. Он казался таким же ярким и симпатичным, как букетик анютиных глазок. Его широкая улыбка и большие зеленые глаза удачно дополняли взрывоподобные рыжие волосы.

— Никогда не отказываюсь от вкуснятинки, — принялась заигрывать я, даже не пытаясь сдержать вечный двигатель своего автоматического кокетства. По убеждению Нэнси, пристрастие к флирту напрямую связано с тем, что в моей жизни господствовала равнодушная мать и абсолютно отсутствовала весомая фигура отца. По моему же мнению, это связано с тем, что парни чертовски привлекательны.

— Естественно, я не его имел в виду, — заявил официант, кивая в сторону Себастьяна. — Его роман — редкостная гадость.

Конечно же, я изучила