Александр Сергеевич Барков Станция Самоварово

Дрессировщик

Когда я был маленьким, то мечтал выступать в цирке. Дрессировать тигров, львов, слонов. Но это потом, когда вырасту большой. А пока я начал учить нашего лопоухого щенка Пирата и рыжего кота Тарзана. Ух, как я их дрессировал! Даже пот градом лил, а они всё равно не слушались. Пират в кольцо не прыгал, а Тарзан лапу не подавал.

Ребята во дворе смеялись:

— Петька-циркач идёт!

Обиделся я на них и рукой махнул на это дело.

А тут мой отец посоветовал:

— Ты, Петя, птиц попробуй приручи…

— Птиц? — удивился я. — К ним и близко не подойдёшь…

А отец говорит:

— Насыпь зёрен в кормушку и стой рядом. Пусть к тебе пернатые привыкнут.

Так я и сделал. А потом, спустя неделю, спрашиваю у него:

— Долго ещё стоять?

— Нет, — улыбнулся отец. — Теперь тебя все птицы признали. Ты для них друг. Положи на варежку конопли. Они сами к тебе прилетят.

На другой день насыпал я на варежку зерна и притих. Птицы тоже замерли в ожидании. Потом одна юркая желтогрудая синица в чёрном берете — скок-поскок… схватила зёрнышко и улетела. За ней ещё две маленькие птахи сели.

С того дня по утрам птицы меня песней встречали и с рук корм брали.

Я очень обрадовался: наконец-то я стал настоящим дрессировщиком. И не каким-нибудь, а птичьим!

У сторожки лесника

Прошлым летом я приехал погостить к своим дальним родственникам в деревню Бузаиху. Изба под тесовой крышей стояла на взгорье. У крыльца рос куст сирени. Мне отвели небольшую светлую комнату. По утрам за окном ворковали голуби, гудели пчёлы, кудахтали куры под предводительством горластого одноглазого петуха Митрия. На крыльце, свернувшись калачиком, грелся на солнцепёке рыжий кот Тришка.

В избе пахло горячими пирогами и мёдом.

После завтрака я шёл в сад, облюбовывал себе укромное местечко и читал.

Днём, когда становилось знойно и воздух делался вязким, как смола, я спускался к реке. Плавал в зябкой воде, затем переходил под сень разлапистых лип и отправлялся путешествовать по заповедным ягодным местам.

Однажды, находившись вдоволь по лугам, по частым березнякам, по оврагу, где в детстве играл в казаков-разбойников и ловил западком синиц и чечёток, я порядком устал и сел отдохнуть на пенёк рядом со сторожкой лесника. Внезапно за спиной раздался звонкий ребячий посвист.

Я повернулся и увидел на тропе мальчика лет шести. В меня стрельнули зелёные, с лукавинкой глаза. Нос-пуговка — в царапинах. За плечами — ружьё.

Мы кивнули друг другу и познакомились.

— Егор Пахомов, — мальчик надул для солидности щёки.

— Чей ты будешь?

— Дедов.

— Где он?

— В обход ушёл. Скоро придёт.

— А родители?

— Мамка в больнице, в город увезли.

— А отец?

— Отец?! Отец далеко…

— Ну…

— На границе.

Егор опустил глаза, потоптался на месте и со вздохом уставился на мой ботинок. В дороге у меня случилась авария — отвалилась подошва. Пришлось её подвязать бечёвкой, отчего нога приобрела забавный вид.

— А что без сапог? — спросил Егор.

— Да вот, решил — ногам тяжело будет.

— У нас без сапог нельзя, — возразил Егор.

— Это почему?

— Болота, змеи…

— Так, так…

— И без ружья тоже. Далеко без ружья нельзя.

— Ну?

— Медведи шатаются, рысь…

— И ты видел?

— Я — не… — Егор опустил голову, переступил с ноги на ногу. — Дед сказывал. Таганьково знаете?

— Как же…

— На той неделе там медведь объявился. Залез в сад к Пузановым и всю малину попортил. Одни голые ветки оставил. Такой обжора!

— Кто же его видел?

— Да Генка Пузанов. Он аккурат из лесу шёл. Смотрит, медведь на заборе. Он грибы — на дорогу. Корзину на голову нахлобучил и давай что есть силы свистать.

— Не растерялся!

— Ага, — продолжал Егор. — Медведь, он хоть здоров, да трусоват. Испугался и задами к лесу тикать.

— Больше не наведывался?

— Пока нет… Только дед Елисей мне тоже ружьё дал. Из коры выточил.

Егор присел на одно колено, вскинул ружьё, прищурил левый глаз:

— Трах-бабах! Пугануть всякого можно…

— Ещё бы, — кивнул я. — А если рысь?

— Рысь? Что рысь… — Егор нахмурился, почесал затылок: — Рысь днём спит. А ночью костёр жечь надо. Огня боится.

С опушки донёсся тонкий, призывный лай собаки. Видно, она выследила зверя и теперь подвывала, звала хозяина.

Егор насторожился, с ружьём наперевес бросился на шум. Я поспешил вслед за ним.

— Стой, Валетка! — командовал Егор.

На вершине берёзы сидел бельчонок. По временам он вздрагивал, сжимался в комок, боязливо перебирал лапками тонкие ветки. До ближайшего дерева было метров пять, зверёк не решался прыгнуть.

Мальчик смекнул, что дело серьёзное и просто так пёс не угомонится. Приставил ружьё к плечу, прицелился. Трах-тарабах! — последовал оглушительный выстрел. Собака, казалось, только того и ждала: понимающе крутанула хвостом, радостно взвизгнула и заколесила вокруг дерева в поисках добычи.

— Молод ещё… — сказал Егорка. — Зимой дед его белковать учил, а сейчас не время зверя стрелять. Пускай бельчонок растёт.

Мальчик схватил пса за ошейник и потащил к сторожке.

— Ку-ку, ку-ку… — за рекой робко подала голос кукушка.

Вскоре из ближнего леска ей ответил другой, весёлый, раскатистый голосок:

— Ха-ха-ха… ха-ха-ха…

Мальчик замедлил шаги, прислушался.

— Куковей кукушку зовёт.

— Ну да?

— Он ей кукукает, а она ему в ответ хохочет. — Егор шмыгнул носом и внезапно спросил: — Вы кукушку-то видели?

— Нет, — признался я. — Не пришлось. А ты?

— Видел.

— Вблизи? — удивился я. — Ведь она человека к себе на выстрел не подпускает.

— Хитрющая, знаю. Я из орешника манок сделал. Покуковал у крыльца, она сама прилетела.

Валет почувствовал, что хозяин отвлёкся,