Серафима, переспрашивает. В ответ Серафим медленно, внимательно крестится. Не спеша расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, достает нательный крестик, целует.
Митино лицо озаряется счастьем. Он порывисто крепко обнимает Серафима.
И Серафим обнимает Митю. Видит кружащуюся птицу и грозит ей кулаком.
20. Дом Наташи. Большая светлая горница. Беленая печка разрисована петухами. В углу вместе с образами — фотография императорской семьи, наследник в матросском костюме. Лает собака. В окно Наташа видит, что Митя пришел. Митя и Наташа в укромном месте за домом. — Здесь мой дневник. — Митя протягивает Наташе старинную книжечку в бархатном переплете. — Видишь, тут замок? Вот так — открывается, а вот так — закрывается. Наташа внимательно смотрит. Ясные светлые глаза. Рябиновые бусы на рубашке, крупные свежие ягоды. — Пусть у тебя будет. Ты ее храни. Никому не показывай. Спрячь где-нибудь. Там много записано. Потом прочтем… прочтешь… прочтут… А если вдруг забоишься потерять, выучи наизусть. Только слово в слово, чтобы ошибок не было, потому что это очень важно. Все непременно дождется своей разгадки. Так один человек сказал. Прощай, Наташа.
21. Костик в казенном помещении разговаривает с главой местных чекистов — некрасивой изможденной женщиной с прекрасными каштановыми волосами под косынкой. Она листает записи, курит, не смотрит на Костика. — Серафим — мой гимназический товарищ, соратник по кружку в Москве. Тебе, Рахиль, прекрасно известно, кто из этого кружка вышел. Серафим — преданный делу революции человек, за которого ручаюсь, как за себя… — А у меня есть сведения, что он германский шпион и агент белых, — не глядя на Костика, отвечает Рахиль и дымит папиросой. — Это провокация, — возражает Костик. — В таком случае сделай милость, объясни мне исчезновение Челгановой с сыном. За несколько часов до того, как за ними пришли… — Что тут объяснять, Рахиль?! Может, они уехали к родне в Москву, или в Тверь, или… — В один день взрывается автомобиль товарища Сысоева, грабят склад с реквизированными для нужд Красной армии предметами культа, исчезает княжна с княжонком, и все это — совпадения, к которым этот твой шизофрэник не имеет ни малейшего отношения. — Ты никогда не видела Серафима, не знаешь его. Взрывы, ограбления! Это не по его части. Серафим — ученый, изобретатель. В ближайшем будущем он прославит не только Советскую Россию, но и все человечество. Он гений, жизненно необходимый новой России. И если сию же минуту, сию минуту, Рахиль, он не будет освобожден, я телефонирую лично Льву Давыдовичу… Рахиль тяжело раздумывает о чем-то, молчит. — Пойми, — говорит Костик. — Серафим — это не я и не ты и не кто-то еще. Он другой. Он может изобрести прививку от бедности, от алчности, от классовых противоречий и тем самым ускорить полное наступление коммунизма на всей планете. Рахиль отрывается от бумаг. — Ты знаешь Юзовку? — говорит Костик. — Уголь! Один из могущественных угольных центров. Там не хватает воды, уже теперь. Степь превращается в пустыню, степь обезвожена, нет воды не только для производства, но и для жизни, для людей. Шахты заносит песком… Так вот, у Серафима есть проект, замысел, есть предвидение — повернуть вспять северные реки и напоить южные земли. Ока изменит свое русло, Москва-река потечет вспять… Под городом Москвою протечет полноводная, судоходная, новая река, город Москва окажется на новой реке, первой на Земле реке, созданной человеком… Костик увлекается, и Рахиль слушает его. — Ночи мы зальем электричеством, светлее солнца, и станем жить ночью, как днем: заводы, кафе, синематограф, трамваи… Не станет ни ночи, ни дня, ни границ, ни государств, ни наций… Люди будут работать круглые сутки, и машины будут работать круглые сутки и круглые годы… Костик говорит долго, Рахиль берет его за руку: — Идем… Они уходят быстро и через некоторое время медленно появляются — Костик несет кожаную куртку Серафима, Рахиль, простоволосая, сжимает в кулаке косынку. Костик и Рахиль рассматривают куртку Серафима на свет — сквозная дырка слева. Костик берет куртку себе, прижимает, обнимает, как обнимал бы живого друга. Рахиль и Костик избегают смотреть друг на друга. — Надо распорядиться, — говорит Костик. — Он велел, чтобы скелет… Чтобы детям… Для просвещения… — Да, — кивает Рахиль. — Надо распорядиться…
22. Костик в сопровождении кого-либо из Чека или комитета образования идет в школу, договариваться о приеме скелета. Дети рады — у них будет скелет товарища Серафима, того самого человека, что катал на мотоциклетке и обещал подземные поезда!
23. Костик дома. Помощница по хозяйству, бойкая молодая женщина из местных, наливает кипяток из самовара и поет песню:
Пар от чашки с чаем. Костик в глубоком забытьи сидит за столом. Женщина заглядывает в его комнату:
— Товарищ Соколовский, вам записку передали…
— Кто передал? — не сразу отзывается он.
— Да барин курчавый.
— Какой еще барин?
— Дружок ваш, что про реки задом наперед рассказывал…
— Когда?!
— Да токошта… Вот перед вами… Сперва он вышедши, а потом вы вошедши… Я еще говорю, вы бы обождали его, товарищ-барин, а он: обождать никак не могу, уже ероплан раскочегарили, лететь надо…
— Когда, куда, говорите же толком, товарищ Фекла! Где записка?! — орет Костик.
— Да вот. — Она вынимает листок из кармана фартука. — И не надо тут шибко, теперь не бывшие времена…
Она с достоинством уходит.
Костик разворачивает сложенный вчетверо листок:
Милый мой Костик, я передумал — если что со мной случится, похорони меня по православному обычаю, а не сможешь похоронить — служи по мне панихиду. Улетаю в Коста-Рику по командировке от Чека. Обнимаю тебя, мой бесценный друг.
Вдалеке начинают звонить колокола в церкви. Вблизи, за стеной, товарищ Фекла заводит новую песню:
Костик вскакивает, мечется по комнате, достает чемодан, пытается собираться, но начинает задыхаться — астма — и падает на топчан…
Звон колоколов и частушки Феклы перекрываются протяжным гудком парохода…
Обрыв пленки. Пленка рвется, как в старых фильмах, как раньше, — какие-то мелькания, черно-белые клочки, «обычный формат», и экран
20. Дом Наташи. Большая светлая горница. Беленая печка разрисована петухами. В углу вместе с образами — фотография императорской семьи, наследник в матросском костюме. Лает собака. В окно Наташа видит, что Митя пришел. Митя и Наташа в укромном месте за домом. — Здесь мой дневник. — Митя протягивает Наташе старинную книжечку в бархатном переплете. — Видишь, тут замок? Вот так — открывается, а вот так — закрывается. Наташа внимательно смотрит. Ясные светлые глаза. Рябиновые бусы на рубашке, крупные свежие ягоды. — Пусть у тебя будет. Ты ее храни. Никому не показывай. Спрячь где-нибудь. Там много записано. Потом прочтем… прочтешь… прочтут… А если вдруг забоишься потерять, выучи наизусть. Только слово в слово, чтобы ошибок не было, потому что это очень важно. Все непременно дождется своей разгадки. Так один человек сказал. Прощай, Наташа.
21. Костик в казенном помещении разговаривает с главой местных чекистов — некрасивой изможденной женщиной с прекрасными каштановыми волосами под косынкой. Она листает записи, курит, не смотрит на Костика. — Серафим — мой гимназический товарищ, соратник по кружку в Москве. Тебе, Рахиль, прекрасно известно, кто из этого кружка вышел. Серафим — преданный делу революции человек, за которого ручаюсь, как за себя… — А у меня есть сведения, что он германский шпион и агент белых, — не глядя на Костика, отвечает Рахиль и дымит папиросой. — Это провокация, — возражает Костик. — В таком случае сделай милость, объясни мне исчезновение Челгановой с сыном. За несколько часов до того, как за ними пришли… — Что тут объяснять, Рахиль?! Может, они уехали к родне в Москву, или в Тверь, или… — В один день взрывается автомобиль товарища Сысоева, грабят склад с реквизированными для нужд Красной армии предметами культа, исчезает княжна с княжонком, и все это — совпадения, к которым этот твой шизофрэник не имеет ни малейшего отношения. — Ты никогда не видела Серафима, не знаешь его. Взрывы, ограбления! Это не по его части. Серафим — ученый, изобретатель. В ближайшем будущем он прославит не только Советскую Россию, но и все человечество. Он гений, жизненно необходимый новой России. И если сию же минуту, сию минуту, Рахиль, он не будет освобожден, я телефонирую лично Льву Давыдовичу… Рахиль тяжело раздумывает о чем-то, молчит. — Пойми, — говорит Костик. — Серафим — это не я и не ты и не кто-то еще. Он другой. Он может изобрести прививку от бедности, от алчности, от классовых противоречий и тем самым ускорить полное наступление коммунизма на всей планете. Рахиль отрывается от бумаг. — Ты знаешь Юзовку? — говорит Костик. — Уголь! Один из могущественных угольных центров. Там не хватает воды, уже теперь. Степь превращается в пустыню, степь обезвожена, нет воды не только для производства, но и для жизни, для людей. Шахты заносит песком… Так вот, у Серафима есть проект, замысел, есть предвидение — повернуть вспять северные реки и напоить южные земли. Ока изменит свое русло, Москва-река потечет вспять… Под городом Москвою протечет полноводная, судоходная, новая река, город Москва окажется на новой реке, первой на Земле реке, созданной человеком… Костик увлекается, и Рахиль слушает его. — Ночи мы зальем электричеством, светлее солнца, и станем жить ночью, как днем: заводы, кафе, синематограф, трамваи… Не станет ни ночи, ни дня, ни границ, ни государств, ни наций… Люди будут работать круглые сутки, и машины будут работать круглые сутки и круглые годы… Костик говорит долго, Рахиль берет его за руку: — Идем… Они уходят быстро и через некоторое время медленно появляются — Костик несет кожаную куртку Серафима, Рахиль, простоволосая, сжимает в кулаке косынку. Костик и Рахиль рассматривают куртку Серафима на свет — сквозная дырка слева. Костик берет куртку себе, прижимает, обнимает, как обнимал бы живого друга. Рахиль и Костик избегают смотреть друг на друга. — Надо распорядиться, — говорит Костик. — Он велел, чтобы скелет… Чтобы детям… Для просвещения… — Да, — кивает Рахиль. — Надо распорядиться…
22. Костик в сопровождении кого-либо из Чека или комитета образования идет в школу, договариваться о приеме скелета. Дети рады — у них будет скелет товарища Серафима, того самого человека, что катал на мотоциклетке и обещал подземные поезда!
23. Костик дома. Помощница по хозяйству, бойкая молодая женщина из местных, наливает кипяток из самовара и поет песню:
Пойду выйду из ворот,
Черемухой пахнет!
Скоро миленький придет,
Из нагана бахнет!
Милый мой Костик, я передумал — если что со мной случится, похорони меня по православному обычаю, а не сможешь похоронить — служи по мне панихиду. Улетаю в Коста-Рику по командировке от Чека. Обнимаю тебя, мой бесценный друг.
Вдалеке начинают звонить колокола в церкви. Вблизи, за стеной, товарищ Фекла заводит новую песню:
Не пойду я за тебя,
Обормота пьяного!
Троцкий замуж не возьмет —
Выйду за Плеханова!
Обрыв пленки. Пленка рвется, как в старых фильмах, как раньше, — какие-то мелькания, черно-белые клочки, «обычный формат», и экран