следующих «Романсиадах», дипломанты же могут. А каждое выступление является хорошей рекламой, певцов замечают телевидение, радио, они выходят на артистическую орбиту.

ПЕРМЬформанс

Первая полоса

ПЕРМЬформанс

АКТУАЛЬНО

Юрий БЕЛИКОВ, ПЕРМЬ

Согласно некоей бытующей в стенах редакции негласной традиции «ЛГ» старалась не «утяжелять» свои последние новогодние номера материалами резкими, хлёсткими, воинственными…

Однако данная история всё же сподвигла нас сделать исключение из правила. Слишком уж серьёзные, неоднозначные и остро нуждающиеся в оценке события происходили на протяжении нескольких последних месяцев в Перми. Более того, в трагическом отблеске пожара в клубе «Хромая лошадь» они, будучи впрямую никак не связаны с гибелью полутора сотен жителей города, тем не менее всё равно обрели ещё один дополнительный тяжёлый обертон.

Проект краевого министра культуры Бориса Мильграма по превращению древнего города в «культурную столицу России», который он принялся осуществлять «сугубо энергично», во многом методом кавалерийского наскока, при ближайшем участии видного столичного галериста и политтехнолога Марата Гельмана вызвал в обществе реакцию достаточно бурную. Многие, в особенности из числа людей, живущих за пределами края, эффектно звучащую идею поддержали. Но подавляющее большинство представителей творческой общественности региона восприняли её, прямо скажем, в штыки.

Предлагая сегодня на ваш суд «субъективные заметки» одного из «партии несогласных» – пермского поэта, нашего постоянного автора Юрия Беликова, мы – верные ещё одной нашей традиции – приглашаем выступить на страницах «ЛГ» адептов и закопёрщиков с противоположного фронта пермского культурного противостояния.

Но это произойдёт уже в будущем году.

ГЕЛЬМАН КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ

«Берм!» – в ужасе восклицали рогатые варяги-викинги, когда достигали здешних мест. Что означало «дальняя земля», «край света». Это восклицание стало паролем, переброшенным через толщу веков. «PERMM!» – слышат дремучие первопроходцы отзыв, исходящий из уст нынешнего носителя варяжьих рогов. Именно так, на латинский манер, не без фонетической издёвки, и нарёк галерист Марат Гельман Музей современного искусства, что причалил в одночасье, аки обветренная ладья праотцов, к пристани Речного вокзала в Перми. Причалил, дабы расположиться на том самом Речном вокзале, по коему гуляли сквозняки банкротства и ничейности. Вот только на месте «края света» теперь маячило совсем иное предначертание.

Никакой это не «край света» и даже не столица Пермского края, как, скажем, Красноярск – Красноярского, а, представьте себе, «культурная столица России»!

Таковой во всеуслышание провозгласил Пермь на недавнем экономическом форуме, проходившем на берегах Камы, соушкуйник Гельмана, краевой министр культуры Борис Мильграм. Однако с первоисточником – никакого противоречия. Что «Берм!», то и PERMM. Всё равно край света. Даже на заре третьего тысячелетия. Тут до Гельмана с Мильграмом был пустырь. Одни пермские боги в художественной галерее – эхообразные идолы, отсылающие к временам крещения «края света» Стефаном Великопермским. А сейчас Пермь, как заметил сам Гельман в московском клубе «Сноб», «город, ещё вчера известный только тем, что там ГУЛАГ, бла-бла, вдруг преобразился».

Более всего пермяков переклинило этим мимоходным «бла-бла». Варяжьи рога новоиспечённого директора начали так угрожающе разветвляться, что за ними не стало видно вполне милых ушей. А ведь именно уши – наиболее выдающаяся часть нашего главного героя. Ежели приглядеться, они везде – в прошлом и настоящем: в коридорах ли Останкино, на токовище ли СПС, в зазоре ли между Глазьевым и Рогозиным, в хате ли Виктора Януковича, в Министерстве ли культуры Пермского края, в Общественной ли палате…

Пермь – это рискованные полёты на «Блерио» над камскими просторами начала ХХ века одного из первых русских авиаторов Василия Каменского, автора «железобетонных поэм» и ёрнического фаллоса на дверях своего футуристического дома в селе Троица (чем вам не пример актуального искусства за сто лет до его насаждения в Перми?). Это Александр Грин (тогда ещё Саша Гриневский), рассказывающий в пермской чащобе сказки лесорубу Илье и, как явствует его «Автобиографическая повесть», почувствовавший себя в тот миг сочинителем. Это – Ленинградский Кировский театр в годы Великой Отечественной, прививший городу ростки его будущей балетной славы. Это подросток Игорь Виноградов, сын секретаря обкома КПСС, бегавший на выступления Галины Улановой и Татьяны Вечесловой и в художественную галерею – поглазеть на тех самых пермских богов и ещё не ведавший, что станет сподвижником Александра Твардовского в «Новом мире» и годы спустя – Владимира Максимова в «Континенте», а ныне – главным его редактором. Пермь – это эвакуационный взлёт Вениамина Каверина и Юрия Тынянова, дописывавших здесь один – «Двух капитанов», другой – «Пушкина». Это Арам Хачатурян, тогда же в этом городе создавший балет «Гаянэ», а Сергей Прокофьев – «Золушку». Это детский писатель Виталий Бианки и роковая Лиля Брик, сотворившая в ту пору и выпустившая в местном книжном издательстве своего «Щена». Пермь – это детдом в деревне Чёрной, где был укрыт от военного лиха будущий народный артист России Михаил Козаков. Это Борис Вахтин, сын писательницы Веры Пановой, ещё не предугадывавший в себе, ребёнке, одного из авторов грядущего альманаха «МетрОполь». Конечно, не пермские. Конечно, прибывшие. Но бросьте в того камень, кто назовёт их варягами!

Да, Пермь – ГУЛАГ, на чью проволоку крепится и крушение «боинга», и кража века в лице инкассатора Шурмана, и кипящий горящим пластиком ночной клуб «Хромая лошадь». Но Пермь – ещё и крещендо державы, потому что здесь был