ноги, попросил подежурить Мора — он молодой, поспит в самолете — и тут же погрузился в глубокий сон.

* * *

Когда Вержа проснулся, небо начинало бледнеть. Он велел Мора ехать в направлении, противоположном аэродрому. Лардат удивился, но Вержа ничего ему не сказал. Когда они выехали за город, он приказал заместителю мэра выйти из машины.

— Прогуляйся немного. В твоем возрасте это полезно. Во время прогулки продумай свое отношение ко мне; с этих пор тебе лучше оставить меня в покое.

Немного дальше Вержа опять остановил машину, чтобы Сильвена его загримировала. На аэродроме он опустил в почтовый ящик приготовленные в самолете письма. Посадка прошла спокойно, никто у них ничего не спросил. Когда они оказались в самолете, Вержа наклонился к Мора и спросил, на сожалеет ли он о чем-нибудь.

— В Каракасе играют в регби? — спросил инспектор.

— Нет. Но мы попробуем организовать команду. Времени у нас хватит.

Затем он нежно поцеловал Сильвену в губы. Она сказала, что ей не терпится прибыть на место: после всех этих волнений ей хотелось скорей остаться наедине с Вержа.

ГЛАВА VII

Удушающая жара стояла на аэродроме, когда приземлился их самолет. Как только они миновали двери аэропорта, доктор Альмара устремился к ним, смеясь от радости. Доктор Фернандо Альмара немного постарел. Несколько морщинок, легкая седина в его черной шевелюре, но улыбка была прежней.

— Ты узнал меня? — удивился Вержа.

— Полицейский я или кто?

Акцент, забавлявший когда-то Вержа, остался прежним. Вержа представил Сильвену, и доктор Альмара оценил ее красоту как настоящий знаток. Он не узнал Мора, но, когда Вержа представил ему инспектора, кинулся, смеясь, к нему.

Альмара провел их по длинному коридору. Формальности их не коснулись.

— Лучше сказать об этом сразу, — заговорил Вержа, — я украл миллиард.

Альмара невольно отстранился, но быстро овладел собой.

— У кого? — спросил он.

— Материально — у почтового управления. Морально — у прогнившего режима.

Они вышли на просторную площадь, забитую машинами, большей частью американскими. Альмара повел их за собой.

— Ты объяснишь мне все это позже, — сказал он.

Альмира приехал в полицейской машине, ПОХОЖЕЙ на те, в которых ездят нью-йоркские полицейские. За рулем сидел шофер-мулат. Они направились к центру Каракаса по автостраде длиной в шестнадцать километров, которая с помощью двух туннелей пронизывала гору. Пригород Каракаса напоминал пригороды других южноамериканских столиц: низкие, часто ветхие, белые домишки, "суперблоки" домов, старые казармы, среди которых выросли хижины из толя. На всех крышах — телевизионные антенны, — единственная роскошь этого нищего населения.

— Я заказал для тебя номер в отеле Кантри Клуба, — сказал Альмара.

Вскоре они въехали в окруженную горами столицу, пересекли аллеи, обсаженные пышно разросшимися, густо-зелеными деревьями. Отель был окружен лужайкой с двумя бассейнами. Это было огромное ослепительно белое здание, сверкавшее на солнце. Вержа был счастлив, хоть и испытывал легкую грусть. На магазинных вывесках он разобрал немало имен, созвучных баскским. Большинство прибыли сюда когда-то без единого су. У него же — миллиард в банке. Был ли он прав? Он испытывал нечто вроде угрызений совести.

* * *

Почта прибыла в город одновременно или почти одновременно с Лардатом, который с трудом добрался до аэропорта и нашел пилота.

Сразу же по возвращении он устремился к префекту. Тот принял его крайне нелюбезно. Поскольку и сам Лардат был в дурном расположении духа, то можно только пожалеть, что рядовой избиратель был лишен возможности наблюдать разыгравшуюся между ними сцену. Может быть, она подсказала бы ему кое- какие мысли на следующих выборах.

Лардат начал с того, что обругал префекта всеми возможными словами. Как мог тот позволить, чтобы в городе началось брожение? Надо было быть безнадежным тупицей, чтобы не почувствовать, что готовится. Префект выслушал, не говоря ни слова, затем его прорвало:

— Может, вы еще хотите, чтобы я сказал вам, для кого Кокемер перевозил деньги? — прорычал он.

Молодой переправщик в отсутствие Лардата счел нужным облегчить свою совесть и выторговать себе безнаказанность в обмен на некоторые сведения. Лардат застыл на месте.

— С другой стороны, — продолжил префект, — я буду вам очень обязан, если вы отправитесь к Сала и расскажете ему точно, чем вы занимались с Вержа! Некоторые детали вызывают сомнение; надеюсь, вы понимаете какие.

Заместитель мэра сразу же смягчился. Он помнил совет Вержа: не поднимать волны. Больше чем когда-либо необходимо было ничего не предпринимать.

Оставшись один, префект в очередной раз развернул листки, которые утром получил по почте. Это была запись разговора его жены с местным депутатом, представителем большинства, переписанная с магнитофонной пленки. Было ясно, что жена префекта решительно добивалась новых почестей для своего мужа, весело посмеиваясь при этом над его супружеской честью. Другими словами, раз в неделю она проводила ночь с этим парламентарием, уверяя мужа, что очень заботится о здоровье своей матери, живущей в Париже. Но она искренне хотела, чтобы префект стал депутатом и даже министром. Она без устали превозносила заслуги своего мужа, что служило своеобразным доказательством ее верности, в данный момент малоутешительным для префекта.

Ле Муан был освобожден в тот же день. В своем почтовом ящике он обнаружил конверт, содержание которого вызвало у него живой интерес. Ле Муан тут же созвал руководящий комитет своей организации. Было принято решение о карательных экспедициях. Их жертвами стали: факультетский сторож, который по старой традиции убирал корзины для бумаг в зале заседаний, студентка, которая, будучи однажды задержана полицией, впервые испытала счастье в объятиях мускулистого инспектора, североафриканец, пополнявший свою зарплату чаевыми от отдела общей информации, и один из лучших друзей Ле Муана, который предавал, сам толком не зная почему, может, просто из духа противоречия и потому, что иногда занятно быть настоящим подлецом.

Всего было с десяток писем. Они затрагивали все круги общества. Каждое сопровождала короткая записка.

"Это всего лишь образец, — писал Вержа. — У меня их еще целый чемодан. Его содержимое я берегу на тот случай, если по несчастью предстану перед присяжными заседателями, то есть представителями граждан. Не вздумайте мне возразить, что эти документы не имеют ничего общего с моей защитой. Они для меня являются, как говорится, "контекстом", в котором я действовал и