- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (6) »
ощущал его тяжести и, судя по всему, даже не помышлял ни о каком вознаграждении, он так вдохновенно нёс этот саквояж, словно готов был отдать свою жизнь за его владельца.
— Стой! — остановившись, резко воскликнул я. — Куда вы, собственно говоря, несете мой саквояж?
Тут парень улыбнулся.
— Вам лучше знать, — ответил он.
— Верно, — сказал я. — Мне лучше знать. Не вашего ума это дело.
Я должен был теперь любой ценой отделаться от него, мы только что прошли мимо трактира, где сдавались «номера для приезжих» и куда я хотел зайти. Но присутствие слуги из конкурирующего отеля смущало меня, — я хотел незаметно прокрасться туда один.
Я вынул полкроны и дал тому парню.
Но он всё так же стоял с протянутой рукой.
— Вчера я тоже нёс ваш саквояж, — сказал он.
— Вот вам за вчерашний день, — ответил я.
— И сейчас я нёс его! — продолжал он. Вот чёрт, он грабил меня!
— А вот вам за сегодняшний труд, — сказал я и бросил ему ещё полкроны. — Теперь, смею надеяться, вы уберётесь отсюда!
Парень ушёл. Но он несколько раз оглядывался и смотрел, что же я стану делать.
Я отыскал на улице скамейку и сел. Стояла лёгкая прохлада, но, когда солнце взошло, потеплело. Я уснул и, наверно, проспал довольно долго; когда я проснулся, на улице было людно и из многих труб уже подымался дым. Тогда я зашёл в трактир и договорился с хозяйкой насчёт жилья. Мне положили платить полкроны за ночь.
Когда прошли назначенные два дня, я снова отправился за город к адвокату Карлсену. Он снова уговаривал меня отказаться от лекции, но я не изменил своего намерения, тем более что за эти дни я потратился ещё на объявление в газете Арентсена о дне, месте и теме выступления.
Я хотел сразу же заплатить за аренду зала, отдав последние гроши, но Карлсен, этот удивительный человек, сказал:
— Плату вы можете внести после лекции. Ложно истолковав его слова, я оскорбился.
— Вы, может, думаете, что у меня нет восьми крон?
— Да что вы, Бог с вами! — отвечал он. — Но, откровенно говоря, ещё неизвестно, понадобится ли вам наш зал, в противном случае не за что и платить.
— Я уже объявил о лекции в газете, — сказал я. Он кивнул.
— Я видел, — ответил он и, немного помолчав, спросил: — А будете вы читать лекцию, если соберётся не более полусотни людей?
Честно говоря, я был несколько задет этим вопросом, но, немного поразмыслив, сказал, что полсотни слушателей — это, конечно, очень мало, однако я исполнил бы всё, что обещал.
— Но перед десятью слушателями вы уже не стали бы выступать?
Я громко рассмеялся.
— Вы уж извините, — сказал я, — всему есть предел. Мы оставили этот разговор, и я не стал платить за аренду. Зашла речь о литературе. На этот раз адвокат уже не показался мне таким безнадёжно отсталым человеком, как в день моего первого визита — было очевидно, что он многим интересуется, но, на мой взгляд, его эрудиция намного уступала моей собственной.
Когда я стал прощаться, он пожелал мне, чтобы завтра вечером на моей лекции был полный сбор.
Я зашагал назад в свой трактир, окрылённый самой светлой надеждой. Всё теперь готово к бою. Ещё утром я за полторы кроны нанял человека, который должен был обойти город и всем, кому можно, раздать мои визитные карточки. О предстоящем событии знали теперь в каждом доме.
Я ощутил прилив торжественного настроения. Всё время я думал о важном деле, которое ожидало меня, и мне было неуютно в маленьком трактире, в обществе его убогих посетителей. Всем надо было знать, кто я такой и зачем я там поселился. Хозяйка — женщина за стойкой — объяснила, что я учёный человек, с утра до вечера всё только пишу и занимаюсь наукой и потому совершенно незачем донимать меня расспросами. За это я был ей премного обязан. Сюда приходили голодные парни в блузах с засученными рукавами, рабочий люд и разный уличный сброд, заглядывавший в трактир, чтобы получить чашку горячего кофе или кусок хлеба с маслом и сыром. Сплошь и рядом они начинали скандалить и ругали хозяйку за слишком чёрствые булки и мелкие яйца. Прослышав, что я буду держать речь в Парковом павильоне, они стали спрашивать, почём там билеты; кое-кто даже сказал, что охотно послушал бы мою речь, но только полкроны — слишком большие деньги, и тут они начали торговаться со мной из-за цены. Я дал себе слово не обижаться на них, — ведь это совсем простые, неотёсанные люди.
В соседней комнате тоже был постоялец. Он изъяснялся на каком-то чудовищном диалекте — смеси шведского с норвежским, и хозяйка называла его «господин директор». Всякий раз, когда этот человек стремительно вбегал в наш трактир, он привлекал к себе всеобщее внимание, отчасти потому, что перед тем как сесть, неизменно смахивал носовым платком пыль со стула. Это был благовоспитанный человек с замашками богача; когда ему требовался бутерброд, он неуклонно спрашивал «свежего хлеба с маслом высшего сорта».
— Это вы будете читать лекцию? — спросил он меня.
— Да, он, — отвечала хозяйка.
— Плохо ведёте дело, — продолжал, обращаясь ко мне, господин директор. — Вы же совсем не рекламируете вашу лекцию. Видели, как я рекламирую мой спектакль?
Тут я сразу понял, кто он такой: это же тот самый антиспиритист, повелитель обезьян и диких зверей.
— Я рекламирую свой спектакль вот такими афишами! — продолжал он. — Я расклеиваю их всюду, где только могу, и везде на них огромные буквы. Видели вы мои буквы? И к тому же на афишах нарисованы звери.
— Моя лекция посвящена художественной литературе, — возразил я, — искусству, значит, духовным ценностям.
— Плевал я на это! — ответил он. И столь же развязно продолжал. — Поступайте-ка лучше ко мне на службу. Мне нужен человек, умеющий рассказать зрителям про моих зверей. И я хотел бы найти человека нездешнего, которого никто в городе не знает. Если я выпущу на сцену здешнего парня, зрители сразу скажут: — Так это же наш Педерсен! Что он может знать о диких зверях?
Я с молчаливым презрением отвернулся от этого человека. И даже не счёл возможным отвечать подобному наглецу.
— Подумайте об этом! — сказал директор. — Взвесьте моё предложение. Я плачу по пять крон за вечер.
Тут я молча поднялся с места и вышел из трактира.
Я считал, что ничего другого мне не оставалось. Понятное дело, директор страшится конкуренции, боится, что я привлеку публику со всего городка; он хотел подкупить меня, выбить из игры. Никогда, — сказал я себе. — Никто никогда не заставит меня изменить искусству. Духовные ценности — вот моё призвание.
Прошёл день и наступил вечер. Я старательно вычистил свой костюм, надел свежую сорочку и направился в Парковый павильон. Было семь часов
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (6) »