а выпускник того же самого физтеха Леонид Ивлев, отинженерив полтора года в закрытом НИИ, был кооптирован в состав обкома комсомола и брошен на организацию культурно-зрелищных мероприятий. Там, в закулисьях институтских ДК и на просмотровых комиссиях, они и встречались — накоротке, но почти регулярно. Далеко не все, что предлагал комиссии Муравлевский коллектив, можно было выпустить на сцену. Даже на студенческую сцену. Иногда Леониду казалось: поставь Муравлев шекспировскую драму (ну, хоть «Ричарда III») — так и она в его интерпретации окажется антисоветским фарсом. Теперь это, конечно, обычное дело, но тогда… Тогда инструктор обкомола Ивлев облегченно вздохнул, узнав, что Муравлев распределен в Новосибирск. Это означало, что студенческий коллектив с подозрительно невнятным названием «Смехарин» спокойно канет в небытие — и даже без его, инструктора Ивлева, помощи. Так оно и вышло, потому что второго Муравлева в природе не существовало. За тринадцать лет Сергей остепенился, но отнюдь не посолиднел. Ни внешне, ни, тем более, внутри. Кандидатскую он защитил .в Новосибирском академгородке, а применять свои теории почему-то решил в Усть-Ушайске, где никогда никаких работ по его профилю не велось. «По методу О'Генри, — объяснил он. — Продаю башмаки там, где все привыкли ходить босиком!» И, разумеется, продал, после чего скатился до простого инженера в собственной лаборатории. Впрочем, семья и квартира остались при нем, а что еще человеку надо? Теперь Муравлев замышлял не то кооператив, не то совместное предприятие для «фабрикации гениальных идей». Квартиру он получил невероятно простым способом, подняв при этом на ноги весь обком: выписал из Чикаго специалиста по плазмотронной технике и на торжественной встрече, в присутствии зав. отделом науки, пригласил его к себе в гости «на ближайшую среду». «А где вы живете?» — на всякий случай поинтересовался зав. отделом (вполголоса). Время было смутное, междуцарственное, а специалист из Чикаго был первым американцем на берегах Ушая. «В общежитии», — вполголоса же ответствовал Муравлев. Во вторник бригада грузчиков уже перетаскивала в новую Муравлевскую квартиру его старый диван, кроватку Насти-Второй, письменный стол и финскую «гостиную», отпущенную ему в кредит. Насте-Второй тогда было ровно полгода, а сейчас без четверти семь…

— Восемь, — поправил Леонид.

— Ле-ет! — протянул Муравлев. — Лет, а не часов: я про свою дочку говорю, про Настю-Вторую.

— А-а… А кто такая Настя-Первая?

— Она меня бережет, — загадочно произнес Муравлев и поведал историю своей женитьбы.

Женился он тоже не как люди женятся: у него как раз кончалась командировка в Харьков, а Настя-Первая (тогда еще просто Настя) как раз дежурила в Харьковском медвытрезвителе. Утром они прямиком из этого учреждения отправились в загс, а вечером того же дня Муравлев купил второй билет до Усть-Ушайска — для Насти. Спустя неделю к ним в общежитие нагрянула теща (тоже милиционер) с твердым намерением учинить скандал. Целый месяц вплоть до официальной регистрации, которую сама же помогла ускорить, она прожила в комнате коменданта и отбыла восвояси, очень довольная… Все это и многое другое Леонид узнал, пока они тряслись в переполненном неторопливом «экспрессе». Знай он все это раньше, он постарался бы ограничиться двумя фразами в том подвальчике и рвануть к Разметову, а то и обратно в аэропорт. Непредсказуемое чревато — а Муравлев был сама непредсказуемость… .Но теперь удирать было бы, во-первых, невежливо, а во-вторых, поздно: девятнадцать пятьдесят две…

— Ну-ка, покажи! — Муравлев отобрал у него «Левис» и стал поочередно нажимать все четыре кнопки. — А почему не играет?

— Там кнопку заедает, — сказал Леонид.

— Давно?

— Всегда.

— Ясно. — Сергей ногтем отщелкнул крышку, ногтем же подцепил и извлек внутренности и булавкой от значка с Ельциным поковырял кнопку изнутри.

— Барахло, — сказал он, собрав наконец часы и возвращая их Леониду. Они на весь автобус вопили что-то похожее на «Гаудеамус».

— Спрячь в карман, — посоветовал Муравлев. — И больше не вынимай: Боб увидит — запрезирает.

— Кто запрезирает?

— Уилки У. Роджерс, он же мистер Боб, профессор из Вашингтона. Думаешь, куда я тебя везу?

— Я почему-то думал, что к себе домой…

— Правильно, ко мне домой, познакомиться с Бобом.

— А…

— А ночевать будешь у меня. Всю неделю.

— Спасибо.

— Не за что. Я до сентября в разводе, квартира пустая.

— В разводе?

— Ну, отдыхает моя ди-Настия! А мне отпуска не дали.

— Почему?

— Потому что я не просил.

Новое дело, подумал Леонид. Какой-то мистер Боб из Вашингтона, да еще профессор. Зачем американскому профессору знакомиться с советским инженером по технике безопасности?.. Впрочем, если как следует вспомнить, Муравлев всегда был легок и щедр на самые неожиданные контакты. Знакомиться и знакомить — его не вполне осознаваемая страсть, талант и образ жизни.

— А этот мистер Боб… — начал было Леонид.

— Потом, — сказал Муравлев, вставая. — Уже приехали.

И Леонид покорно стал протискиваться вслед за ним к двери, отгоняя от себя невнятные подозрения. Мистер Боб?.. Что ж, пусть будет мистер Боб. Все равно эта неделя неподотчетна, а обратный билет в кармане. Леонид не знал, что тишь да гладь давно уже прогнулись под ним едва заметной воронкой, что водоворот непредсказуемых событий уже втянул его в свое безудержное круженье, и что события эти лишь внешне могут выглядеть случайными, а на самом деле — глубоко закономерны, как все в природе. Что так или иначе, а знакомство с Уилки У. Роджерсом ему все равно было не миновать.

5

Мистер Боб, профессор из Вашингтона, появился в 20.00, через две минуты после них. Он оказался весьма симпатичным и вполне русским на вид парнем лет примерно двадцати пяти — двадцати восьми. Был он почти одного роста с Леонидом, коренаст, скуласт, кареглаз, гладко брит и коротко стрижен. Его мягкие светлые волосы никак не хотели стоять «ежиком», а он их заставлял, то и дело проводя ладонью по темени — от лба к затылку. Цепкие руки с очень твердыми и сухими пальцами были от запястий до локтей покрыты такой же светлой растительностью. Одет был мистер Боб в какую-то «сногсшибательную» безрукавку (это Муравлев назвал ее сногсшибательной, Леониду же она показалась вполне обычной) и в полувоенного покроя брюки со штрипками.

— Привык! — объяснил он, перехватив взгляд Леонида. — На той должности, которая была у меня в Вэ-Вэ-Эс, форма не обязательна, но мне нравилось.

По-русски мистер Боб говорил