зазубреными пожелтелыми зубами.

У меня на глазах собака ощерила пасть и медленными, неописуемо мерзкими движениями начала подкрадываться к постели. Сперва я оцепенел от ужаса, но потом, видя, как она все приближается, не отрывая от меня своих маленьких глазок и скалясь, завопил и вопил без остановки.

Следующее, что я был в состоянии осознать это что Армстронг сидит у меня на кровати, обхватив сильными руками мое трепещущее тело. А я только и мог снова и снова повторять: "Пес! Пес! Пес!"

Боб, добрая душа, утешал меня, точно родная мать.

- Ну смотри, тут нет никакого пса! Тут никого нет! Только я!

Но я продолжал дрожать, так что Бобу пришлось лечь вместе со мной, крепко прижимая меня к груди, и в его надежных объятиях я наконец заснул крепким сном.

III

Наутро я пробудился навстречу свежему ветру, сияющему солнцу и хризантемам оранжевым, пурпурным и темно-песочным что покачивались на фоне серой каменной стены за лужайками. Дурной сон начисто выветрился у меня из головы. Я знал лишь, что люблю Боба Армстронга больше всех на свете.

В тот день все были очень добры ко мне. Я же пребывал в таком страстном восхищении этим новым краем, что сперва не мог думать больше ни о чем. Боб Армстронг, от льняной макушки до тяжелых, подбитых гвоздями башмаков, являл собой образец истого камберлендца, и его пояснения, односложные и, по его обыкновению, ворчливые, расцветили для меня эти земли.

Все здесь было проникнуто духом романтики контрабандисты, шныряющие взад-вперед в окресностях Дригга и Сискейла, древний крест во дворе Gosforth церкви, Равенгласс со всеми его чайками некогда великий порт.

Манкастерский замок и Браутон, и черный Уостуотер с угрюмыми Осыпями, Блэк Комб, на чьей широкой спине всегда плясали тени даже открытая всем ветрам крошечная станция в Сискейле, на лотках которой я покупал газетку под названием "Уикли Телеграф", где неделя за неделей публиковались отрывки самой душераздирающей и захватывающей повести в мире.

Сплошная романтика и бредущие по песчаным дорогам коровы, и море, гремящее на Дриггском пляже, и Гейбл и Скафелл, чьи вершины тонут в облаках, и протяжные голоса камберлендских фермеров, скликающих скот, и звонкие переливы маленького колокола госфортской церкви. Романтика и красота везде, повсюду.

Впрочем, довольно скоро, когда я немного попривык к этим краям, вниманием моим все больше стали завладевать и мою неуемную любознательность стали все больше стимулировать окружающие меня люди, особенно же два моих дяди. Собственно говоря, оба они оказались не без странностей.

Сам по себе Файлдик-холл не был странным, только до ужаса безобразным. Построен он был, как мне думается, году этак в 1830 и представлял собой белое прямоугольное здание, чем-то напоминающее приземистую, довольно тщеславную женщину с очень некрасивым лицом.

Комнаты там были большие, коридоров несметное множество, и все побелено противной известкой. На этой белесой известке темнели фотографии старые, пожелтевшие от времени и выцветшие, неумело раскрашенные акварелью. Вся обстановка в доме была под стать столь же простой, крепкой и безобразной.

Впрочем, и здесь нашлась одна романтическая черта небольшая Серая Башня, где жил дядя Роберт. Башня эта располагалась в дальнем конце сада и выходила на поля, простирающиеся к Скафелл за Уостуотер. Она была построена много сотен лет тому назад для защиты от набегов шотландцев.

Дядя Роберт уже давно устроил там себе спальню с кабинетом, и башня считалась его личным владением. Туда не дозволялось входить никому, кроме его старого слуги, Хакинга сморщенного, скрюченного в три погибели ворчливого старикашки, который ни с кем не разговаривал и (как поговаривали на кухне) никогда не спал. Он ухаживал за дядей Робертом, убирал у него в комнатах и, предполагалось, следил также за чистотой его одежды.

Поскольку я был мальчиком крайне любопытным и склонным к романтике, то не прошло и нескольких дней, как эта башня начала притягивать меня меня примерно с той же силой, как запертая комната жену Синей Бороды.

Однако Боб заверил меня, что, сколько ни бейся, мне все равно туда не попасть.

И тогда я сделал еще одно открытие что Боб Армстронг ненавидит и боится моего дядю Роберта, но в то же время и безумно гордится им.

Гордился он им как главой рода и еще потому, что дядя был, по словам Боба, "умнейшим стариканом на всем белом свете".

- Может статься, он там вообще ничего такого и не делает, сказал Боб, но если ты будешь за ним следить, ему это уж точно не понравится.

Разумеется, эти слова лишь усилили мое страстное желание увидеть Башню изнутри, хотя нельзя сказать, чтобы мне очень уж нравился сам дядя Роберт.

С другой стороны, не то, чтобы я с самых первых дней невзлюбил его.

Когда мы встречались, он был неизменно добр со мной, а за едой, пока я сидел в большой, голой и тоже выбеленной столовой за длинным столом между двумя моими дядями, он всегда особенно заботился о том, чтобы я побольше ел.

Но мне дядя Роберт все равно не нравился возможно, из-за своей нечистоплотности. Дети очень чувствительны к подобным вещам. Наверное, меня отпугивал витавший вокруг него затхлый тминный запах.

И вот наконец настал день, когда он пригласил меня в серую Башню и рассказал о Тарнхельме.

Я играл у ручейка за розовым садом. Бледные, косые лучи солнца струились на хризантемы, серую каменную стену, длинные поля и коричневато-песочные холмы.

Вдруг за спиной у меня, как всегда бесшумно, возник дядя Роберт и, дернув меня за ухо, осведомился, не хочется ли мне отправиться с ним в Башню. Мне, само собой, хотелось, и даже очень, но, в то же время, стало немного не по себе, особенно когда я заметил старое, точно побитое молью, лицо Хакинга, поглядывавшего на нас сквозь одну из узких бойниц, претендовавших на звание окон.

Тем не менее, я вложил руку в горячую, сухую ладонь дяди Роберта и мы вошли в Башню.

На самом деле, смотреть там оказалось практически и не на что все грязное, пыльное, и везде над дверьми, на ржавых кусках какого-то железа непонятного назначения, на пустых коробках в углу толстенные слои паутины... Длинный стол в кабинете дяди Роберта утопал под грудой всевозможных вещей книги с болтающимися корешками, липкие зеленые бутылки, зеркало, весы, глобус, клетка с мышами, статуэтка обнаженной женщины, часовое стекло. И все тоже старое, в пятнах и пыли.

Однако дядя Роберт усадил меня рядом с собой и рассказал мне множество интересных историй. Среди прочих историю о Тарнхельме.

Тарнхельм эта такая штука, которую одеваешь на голову, и ее волшебство превращает тебя в любое животное, каким только захочешь стать.

Дядя Роберт рассказал мне