всё будет хорошо», — твержу эти слова как заклинание.
Если б не нога!
Ночью нога разболелась ещё сильнее, и утром я не могу встать: малейшее движение отзывается резкой болью. Можно только ползти, задрав левую ногу. Ползти так ползти. Чего я, собственно, раскис? Вон котелок, вон вода в Витиме. Сколько здесь метров? Сто? Двести? Я ползу. В колени врезаются камешки. Не надо обращать внимания, надо ползти, и всё. Набрать воды, вернуться обратно, умыться, вскипятить чай, позавтракать. Словом, жить нормальной жизнью. Потом ждать лодку, вертолёт. Ждать сына. Доползаю до песочка, решаю отдохнуть. Рядом со мной карабкается муравьишка, маленький, красненький, тащит домой длинную былинку. Ноги утопают в песке, песок сыплется, сыплется — муравьишка буксует. И всё ж ползёт, барахтается, быстро, быстро перебирает ножками. И в конце концов выползает на торную дорожку. Это мне пример для подражания. Умываюсь без мыла и полотенца, просто окунаю лицо в прохладную воду. Она, мне кажется, в какой-то мере снимает нестерпимую боль. В прозрачной воде, возле берега, кружатся мальки-гальяны. Они подплывают ко мне, бесстрашно тыкаются в мои руки — наверно, ищут что-нибудь съедобное. Я тоже не ел со вчерашнего вечера. Сижу, соображаю, как быть дальше. Донести котелок с водой до палатки я не смогу. Пожалуй, лучше сползать к палатке за спичками, прихватить продуктов, натаскать дров, вскипятить чай на берегу. Так и сделаю. Вот только отдышусь маленько, полежу. Нога ноет, ноет не переставая. Мягко греет солнышко, обдувает ветерок. Голодно пищат чайки, тонко звенят колокольчики. Тихо, тихо, далеко, далеко… Просыпаюсь от знакомого голоса, кто-то тормошит меня, окликает по имени. Открываю глаза, вижу склонённого надо мной Гарпана. — Гарпан Гильтоныч! Как же я рад ему, как рад! — Пошто людей нет, Фёдор Петрович? — Людей нет? Да вот какая история… Я рассказываю старику про наши приключения. Гарпан сосёт пустую трубку, слушает, сочувственно кивает: — Но-но, шибко худо, совсем худо. Искать Вадимку надо. Заговорившись, я не сразу замечаю Асаткан. — А вы как сюда попали, Гарпан Гильтоныч? — Чо как? Просто. Вот она прогнала. Приехал я, значит, домой, она мне говорит: «Дедушка, ты зачем их оставил? Дорогу потерять могут». — «Но, говорю, чево её терять, слепой доедет». Она, конешно, к бабушке Лапо побежала, на меня жалуется. А бабушка у нас — ой-оё! «Ты, говорит, старая головешка, пошто людей в тайге бросил? Они, как слепые котята, в одно место тычутся. Не знаешь, што ли?» Покурил, подумал: «Как не знаю? Два дня возле дерева топтались». Асаткан со мной, конешно: «И я поеду». «Ладно, думаю, поехали. Вадимку тебе посмотреть охота». — Ну дедушка! Совсем не Вадимку! — Ладно, ладно. Пошто такая сердитая, всё равно бабушка? Чай кипяти, мясо вари. Придем, есть будем. — Куда вы, Гарпан Гидьтоныч? — Я решительно не понимаю, что он собирается делать. — Плот ладить, на ту сторону плыть, Вадимку искать. Однако, вой на той сопке будет. Сопка, на которую показывает Гарпан, километрах в десяти от нас. Почему именно на ней должен быть Вадимка? — Потом скажу, — хитрит Гарпан. — Примету знаю. Невероятно, чудеса какие-то! Пока Асаткан занимается хозяйством, старик строит плот. Валит сухую лесину, рубит кряжи, подкатывает к берегу, вяжет тальником. И вот уж неказистый плотик покачивается на прибрежной волне. Сильный, оказывается, старик Гарпан. Он берёт ружьё, кличет собаку, что-то приказывает. Вскоре на берег выбегают олени; не раздумывая, бросаются в воду. Собака плывёт за ними наискось по течению. — Дедушка, сёдла не забудь! — кричит Асаткан. — Пошто забуду-то! — сердится старик. — Головы совсем нет, што ли? Скоро ждите, потом чай пить буду. Река с нашей стороны мелкая, старик долго отталкивается шестом. На середине плотик подхватывает стремительная струя. Теперь Гарпан только легонько подгребает шестом, чтобы не разворачивало. Всё равно прибьёт к тому берегу. Старик сходит метрах в трёхстах ниже по течению, там его ждут олени и собака. Гарпан седлает оленей, садится на первого и вскоре скрывается в тальниковых кустах. Нам остаётся ждать, что будет дальше. Асаткан приносит варёную оленину, котелок с чаем, лепёшки из белой муки. — Кушайте, дядя Федя, вам надо поправляться. — Спасибо, Асаткан. Оленину я съем — честно говоря, соскучился по мясу. Я умышленно не сказал Гарпану, что у нас есть козлятина. Вот, наверно, было бы грому! Асаткан садится на почтительном расстоянии. — Почему сама не пьёшь, Асаткан? — Не хочу, дядя Федя. — Ты не знаешь, почему дедушка Гарпан уверен, что Вадимка на той сопке? — Знаю, он видел следы. — Его следы? — Да. — Странно, Степан Степаныч с Темником ходили по берегу и ничего не заметили. — Они плохо искали, дедушка всегда хорошо ищет. Опять загадка какая-то. Зачем нужно было Гарпану искать Вадимкины следы? Он же не знал про нашу беду? — Знал, дядя Федя, — уверяет Асаткан. — То есть как? — Сама не понимаю. В одном месте долго ходил, смотрел что-то и всё говорил, что он старая головешка. Потом сказал: «Скоро надо ехать, беда тут». Зря я, конечно, спрашиваю девочку. Придётся у самого Гарпана выведать. Мне становится легче, я верю, что Гарпан найдёт Вадимку. Я рассказываю Асаткан про город, о том, какие там школы, как интересно ходить в кино, в театры, на стадионы. Даже зимой можно плавать в бассейне, играть в волейбол. Можно записаться в любую спортивную секцию; посещать Дом пионеров; стать юннатом. Многого Асаткан не понимает, переспрашивает. Конечно, когда она приедет в город учиться, она прежде всего научится плавать в бассейне, запишется в волейбольную секцию, будет ходить в кино и театры. — Постой, когда ж ты будешь учиться? — А потом учиться, — спохватывается Асаткан, — так нельзя? — Всё-таки вначале учиться. Асаткан соглашается. С той стороны, куда уехал Гарпан, раздаётся выстрел. До нас доносится глухое эхо. — Дядя Федя! Дедушка Вадимку нашёл! Он сказал: «Если найду, стрелять буду, вас радовать». Асаткан рада не меньше меня, ей трудно усидеть на месте. — Пойду ещё варить, — торопится она. — А вы ждите, они скоро приедут.
Ночью нога разболелась ещё сильнее, и утром я не могу встать: малейшее движение отзывается резкой болью. Можно только ползти, задрав левую ногу. Ползти так ползти. Чего я, собственно, раскис? Вон котелок, вон вода в Витиме. Сколько здесь метров? Сто? Двести? Я ползу. В колени врезаются камешки. Не надо обращать внимания, надо ползти, и всё. Набрать воды, вернуться обратно, умыться, вскипятить чай, позавтракать. Словом, жить нормальной жизнью. Потом ждать лодку, вертолёт. Ждать сына. Доползаю до песочка, решаю отдохнуть. Рядом со мной карабкается муравьишка, маленький, красненький, тащит домой длинную былинку. Ноги утопают в песке, песок сыплется, сыплется — муравьишка буксует. И всё ж ползёт, барахтается, быстро, быстро перебирает ножками. И в конце концов выползает на торную дорожку. Это мне пример для подражания. Умываюсь без мыла и полотенца, просто окунаю лицо в прохладную воду. Она, мне кажется, в какой-то мере снимает нестерпимую боль. В прозрачной воде, возле берега, кружатся мальки-гальяны. Они подплывают ко мне, бесстрашно тыкаются в мои руки — наверно, ищут что-нибудь съедобное. Я тоже не ел со вчерашнего вечера. Сижу, соображаю, как быть дальше. Донести котелок с водой до палатки я не смогу. Пожалуй, лучше сползать к палатке за спичками, прихватить продуктов, натаскать дров, вскипятить чай на берегу. Так и сделаю. Вот только отдышусь маленько, полежу. Нога ноет, ноет не переставая. Мягко греет солнышко, обдувает ветерок. Голодно пищат чайки, тонко звенят колокольчики. Тихо, тихо, далеко, далеко… Просыпаюсь от знакомого голоса, кто-то тормошит меня, окликает по имени. Открываю глаза, вижу склонённого надо мной Гарпана. — Гарпан Гильтоныч! Как же я рад ему, как рад! — Пошто людей нет, Фёдор Петрович? — Людей нет? Да вот какая история… Я рассказываю старику про наши приключения. Гарпан сосёт пустую трубку, слушает, сочувственно кивает: — Но-но, шибко худо, совсем худо. Искать Вадимку надо. Заговорившись, я не сразу замечаю Асаткан. — А вы как сюда попали, Гарпан Гильтоныч? — Чо как? Просто. Вот она прогнала. Приехал я, значит, домой, она мне говорит: «Дедушка, ты зачем их оставил? Дорогу потерять могут». — «Но, говорю, чево её терять, слепой доедет». Она, конешно, к бабушке Лапо побежала, на меня жалуется. А бабушка у нас — ой-оё! «Ты, говорит, старая головешка, пошто людей в тайге бросил? Они, как слепые котята, в одно место тычутся. Не знаешь, што ли?» Покурил, подумал: «Как не знаю? Два дня возле дерева топтались». Асаткан со мной, конешно: «И я поеду». «Ладно, думаю, поехали. Вадимку тебе посмотреть охота». — Ну дедушка! Совсем не Вадимку! — Ладно, ладно. Пошто такая сердитая, всё равно бабушка? Чай кипяти, мясо вари. Придем, есть будем. — Куда вы, Гарпан Гидьтоныч? — Я решительно не понимаю, что он собирается делать. — Плот ладить, на ту сторону плыть, Вадимку искать. Однако, вой на той сопке будет. Сопка, на которую показывает Гарпан, километрах в десяти от нас. Почему именно на ней должен быть Вадимка? — Потом скажу, — хитрит Гарпан. — Примету знаю. Невероятно, чудеса какие-то! Пока Асаткан занимается хозяйством, старик строит плот. Валит сухую лесину, рубит кряжи, подкатывает к берегу, вяжет тальником. И вот уж неказистый плотик покачивается на прибрежной волне. Сильный, оказывается, старик Гарпан. Он берёт ружьё, кличет собаку, что-то приказывает. Вскоре на берег выбегают олени; не раздумывая, бросаются в воду. Собака плывёт за ними наискось по течению. — Дедушка, сёдла не забудь! — кричит Асаткан. — Пошто забуду-то! — сердится старик. — Головы совсем нет, што ли? Скоро ждите, потом чай пить буду. Река с нашей стороны мелкая, старик долго отталкивается шестом. На середине плотик подхватывает стремительная струя. Теперь Гарпан только легонько подгребает шестом, чтобы не разворачивало. Всё равно прибьёт к тому берегу. Старик сходит метрах в трёхстах ниже по течению, там его ждут олени и собака. Гарпан седлает оленей, садится на первого и вскоре скрывается в тальниковых кустах. Нам остаётся ждать, что будет дальше. Асаткан приносит варёную оленину, котелок с чаем, лепёшки из белой муки. — Кушайте, дядя Федя, вам надо поправляться. — Спасибо, Асаткан. Оленину я съем — честно говоря, соскучился по мясу. Я умышленно не сказал Гарпану, что у нас есть козлятина. Вот, наверно, было бы грому! Асаткан садится на почтительном расстоянии. — Почему сама не пьёшь, Асаткан? — Не хочу, дядя Федя. — Ты не знаешь, почему дедушка Гарпан уверен, что Вадимка на той сопке? — Знаю, он видел следы. — Его следы? — Да. — Странно, Степан Степаныч с Темником ходили по берегу и ничего не заметили. — Они плохо искали, дедушка всегда хорошо ищет. Опять загадка какая-то. Зачем нужно было Гарпану искать Вадимкины следы? Он же не знал про нашу беду? — Знал, дядя Федя, — уверяет Асаткан. — То есть как? — Сама не понимаю. В одном месте долго ходил, смотрел что-то и всё говорил, что он старая головешка. Потом сказал: «Скоро надо ехать, беда тут». Зря я, конечно, спрашиваю девочку. Придётся у самого Гарпана выведать. Мне становится легче, я верю, что Гарпан найдёт Вадимку. Я рассказываю Асаткан про город, о том, какие там школы, как интересно ходить в кино, в театры, на стадионы. Даже зимой можно плавать в бассейне, играть в волейбол. Можно записаться в любую спортивную секцию; посещать Дом пионеров; стать юннатом. Многого Асаткан не понимает, переспрашивает. Конечно, когда она приедет в город учиться, она прежде всего научится плавать в бассейне, запишется в волейбольную секцию, будет ходить в кино и театры. — Постой, когда ж ты будешь учиться? — А потом учиться, — спохватывается Асаткан, — так нельзя? — Всё-таки вначале учиться. Асаткан соглашается. С той стороны, куда уехал Гарпан, раздаётся выстрел. До нас доносится глухое эхо. — Дядя Федя! Дедушка Вадимку нашёл! Он сказал: «Если найду, стрелять буду, вас радовать». Асаткан рада не меньше меня, ей трудно усидеть на месте. — Пойду ещё варить, — торопится она. — А вы ждите, они скоро приедут.