class="book">священник обращается к нему.

Вот так и вышло, что ребенок получил имя отца.

Акушерка вызвалась присмотреть за ребенком в эту ночь.

Сергей вяло кивнул в ответ.

— Если он будет жив к утру... позаботьтесь, прошу вас, чтобы его

передали родителям Натальи.

Он назвал их адрес и имена — Гершль и Эстер Рабиновичи. Евреи.

Сергею не хотелось расставаться с сыном, но старики будут

ПРОЛОГ

10

любить ребенка и позаботятся о его воспитании. Он исполнил

волю Натальи — никогда и ни в чем он не мог отказать ей, ни в

жизни, ни в смерти. Для Сергея Иванова этот августовский день

тоже стал первым днем постепенного угасания, а его маленький

сын тем временем ни за что не хотел уступать смерти.

рошло восемь лет. Темной октябрьской ночью Гершль

ПРабинович сидел один в вагоне третьего класса. Поезд

направлялся в Москву. Гершль то задумчиво поглядывал в окно, то

по-стариковски клевал носом, пока едва заметные в

предрассветный час бревенчатые избушки мелькали за окном.

Гершль засыпал, просыпался, смотрел в окно и снова проваливался

в сон. Воспоминания проносились перед его внутренним взором,

как серые тени за немытым вагонным окном: вот его дочь Наталья

в красном платье, ее лицо сияет., внук Саша на фотографии...

самого мальчика он никогда не видел... и прекрасное даже в

преклонные годы лицо его любимой Эстер. Никого из них уже нет

на этом свете... никого.

Гершль зажмурился, словно стараясь не видеть всего того, что

показывало ему его прошлое. Затем опустил руку, улыбнувшись

другому видению — вот лицо трехлетнего мальчика с огромными

глазами, слишком огромными для такого маленького личика...

Гершль вздрогнул. Голос кондуктора, который объявил о

прибытии поезда, окончательно спугнул его видения. Старик

зевнул, встал с лавки, с натугой потягиваясь. Стариковские

суставы отчаянно болели после долгого пути. Он долго застегивал

на все пуговицы свое старое пальто, потом нахлобучил шапку на

голову, прошелся пару раз пальцами по белой, как снег, бороде и

водрузил на свой огромный нос очки в проволочной оправе. Толпа,

повалившая из вагона к выходу, увлекла за собой и старого еврея,

но тот, казалось, даже не замечал, что его теснят со всех сторон,

лишь крепче прижимал к груди свой потертый саквояж. Все также

прижимая его к груди, словно малого ребенка, Гершль спустился

на перрон и шаркающей походкой двинулся к выходу в город. Все

вокруг было покрыто густым утренним туманом. Он посмотрел на

небо. Похоже, сегодня выпадет первый снег.

ПРОЛОГ

11

Гершль поправил шапку. Впереди его еще ждала дорога, примерно

полдня езды от города. Кто-нибудь да найдется ему в попутчики,

какой-нибудь крестьянин подсадит на свою телегу.

Поездка, впрочем, уже порядочно измотала его. Бесконечные часы

за верстаком выгнули Гершлю спину, подобно тем скрипкам,

которые его руки вырезали из отборных чушек клена, ели и

черного дерева. А еще Гершль был часовым мастером. Оба эти

ремесла перешли ему по наследству, одно от отца, другое от деда.

И Гершль, который так и не смог предпочесть одно другому, так и

мастерил поочередно — сначала часы, потом скрипку, чтобы

потом снова взяться за часы. И даже на склоне лет, несмотря на то,

что суставы натруженных пальцев ныли все сильнее, он работал с

прежним тщанием, и каждая скрипка, что выходила из-под его

резца, была для него как первая, а часы — словно последние в его

жизни.

Мастерская тоже досталась ему от отца. Убедившись, что юный

Гершль в состоянии прокормить себя сам, он отправился на

Восток, чтобы заняться более прибыльной ювелирной торговлей.

Богатство и щедрость отца позволили Гершлю, еврею, выправить

необходимые бумаги и дальше жить в Санкт-Петербурге.

Женившись, он переехал со своей женой Эстер в отдельную

квартиру.

Несколько часов спустя он, устроившись на мешках с картошкой в

тряской крестьянской телеге, ехал по разбитой грязной дороге. А

дальше уже было рукой подать до школы, что стояла у самого

берега озера Круглое, среди холмов, на север от Москвы, где

учился внук.

Осторожно спускаясь по скользкой тропе в лощину, Гершль лишь

покачал головой, вспомнив, сколько писем он написал туда за

последние пять лет. И все напрасно. На каждое его прошение

повидаться с внуком ему приходил ответ, обязательно на гербовой

бумаге и со столь же обязательным отказом. Наконец, несколько

недель назад он написал письмо директору школы Владимиру

Иванову: «Я не видел Сергея с той поры, как он был отдан в

школу. Моя жена умерла. У меня не осталось никого. Это моя по-

ПРОЛОГ

12

следняя возможность увидеть внука».

Получив письмо директора Иванова с согласием на свидание,

Гершль немедленно стал собираться в дорогу.

С неба начинал понемногу сыпать снежок, и он, зябко

поежившись, поднял воротник пальто. Всего-то два дня, подумал

он, успеет ли он за эти два дня влить свою жизнь в восьмилетнего

мальчика? Неожиданно в памяти всплыли слова рабби Гилеля:

«Дети — не сосуды, которые следует заполнять, но свечи, которые

нужно зажечь».

— Моему огню уже недолго осталось гореть, — словно отвечая

кому-то невидимому, пробормотал он, пробираясь едва приметной

тропкой через сосновый лес, затем по каменистому склону, уже

присыпанному снегом. Боль в суставах вернула его к

действительности и к мыслям о том, что позвало его в дорогу.

Прошло уже пять лет с той поры, когда в дверь его дома постучал