всем приезжим, под страхом ареста, покинуть город.
Маленький городок, казалось, съежился в ожидании каких-то страшных событий. Малейшего пустяка, случайного выкрика, ребячьего плача было достаточно для того, чтобы вспыхнула тревога. По тихим ночным улочкам стучали тяжелые сапоги солдат, и с криком проносилась на своих лошадях кавалерия.
Войска, пушки, чрезвычайные предосторожности — весь этот пышный реквизит государственной власти был вызван паническим страхом перед пятидесятидевятилетним человеком с белой ниспадающей бородой. И страх был не напрасен, ибо за этим человеком стояла сама Справедливость.
Несмотря на то, что Виргиния была наводнена войсками, аболиционисты все же не теряли надежды на спасение капитана. Бостонские друзья во главе с Хиггинсоном собрали небольшой хорошо вооруженный отряд молодежи и намеревались напасть на тюремную стражу в тот момент, когда арестованного повезут к месту казни. Однако Браун не соглашался на это, и Хойт сообщил в Бостон, что, по его мнению, единственный человек, который может подействовать на Брауна, уговорить его, — это его жена Мэри Дэй Браун. Хиггинсон тотчас же отправился в Северную Эльбу. Он нашел всю семью в большом и темном бревенчатом доме. Сэлмон Браун был здесь единственным мужчиной — дом населяли женщины семейства Браун. Хиггинсон отметил про себя общую для всех Браунов суровую сдержанность, почти величие. Здесь не рыдали и не причитали от горя. Энни, приехавшая недавно из Кеннеди-Фарм, качала ребенка только что овдовевшей Бэлл. Некогда беспечная и насмешливая Руфь низко склонила над шитьем золотоволосую голову: Руфь была вдовой застреленного Вила Томпсона. Но вот вошла слегка сутуловатая женщина, и все в комнате словно подтянулись, словно перед лицом ее великого горя захотели забыть о своих собственных горестях. Мэри Дэй, жена капитана, только что потеряла двух сыновей и теперь готовилась потерять мужа. Хиггинсон осторожно приступил к цели своего приезда. Миссис Браун должна поехать вместе с ним в Чарльстоун и уговорить капитана бежать. На нее — вся надежда. — Если отец не соглашается бежать, не нужно настаивать. Это бесцельно, — вмешалась вдруг Энни. Хиггинсон поглядел на нее, и ему внезапно почудилось за ее чертами другое лицо, старое и мужественное.
Ферма Браунов в Северной Эльбе. (Позднейшая фотография).
— Джон не зовет меня к себе, значит он не хочет, чтоб я приезжала к нему, — сказала жена капитана.
Но тут выступил Сэлмон. Он подошел к матери и погладил ее по гладко зачесанной голове.
— Ты должна поехать, ма, — сказал он твердо. — Мы должны испробовать все, чтобы спасти отца.
В эту ночь Мэри Дэй позже обычного сидела за шитьем. Она чинила шерстяные носки мужа, чтобы взять их с собой в чарльстоунскую тюрьму.
Каким-то образом слух о готовящемся приезде жены достиг узника № 18. Мэри Дэй, прибывшей с Хиггинсоном в Бостон передали его телеграмму:
«Ради бога, не допускайте приезда м-с Браун сюда».
Вслед за телеграммой пришло письмо, адресованное Хиггинсону:
«Дорогой друг, если моя жена приедет сейчас сюда это только расстроит ее, прибавит мне горя и никак не может подействовать на меня хорошо. Убедите ее остаться дома, хотя бы до тех пор, пока я не дам ей знать о себе. Дома она найдет в тысячу раз больше утешения, чем где бы то ни было еще. Ее присутствие здесь только увеличило бы мои страдания. Я прошу ее быть спокойной и послушной и не поступать опрометчиво в отношении меня. Я ни в чем не нуждаюсь и чувствовал себя вполне бодрым, пока не услышал, что она собирается сюда. Я прошу ее сдерживаться, оставаться на месте до последних дней этого месяца, не поддаваясь чувству жалости. В этом деле я — лучший судья, чем кто бы то ни было. Пожалуйста, перешлите это письмо при первой же возможности моей жене. Ваш друг Джон Браун».
— Все погибло, — сказал Хиггинсон, передавая письмо Мэри Дэй.
Сутулая женщина молча прочла то, что написал ее непреклонный муж. Рот ее вздрагивал, и тяжелая, не женская морщина перерезала лоб.
— Видите, я лучше всех знаю Джона, — сказала она почти неслышно, — он не хочет, чтобы его что-нибудь отвлекало в последние минуты. Но он еще позовет меня, я уверена в этом.
И Мэри Дэй поехала в Филадельфию, чтобы оказаться поблизости, когда муж позовет ее к себе.
Этот день наступил. Она получила письмо, помеченное чарльстоунской тюрьмой, со следами пальцев тюремщика.
«Мэри, если ты готова перенести свидание со мной перед моим концом и приехать сюда, чтобы собрать останки наших дорогих сыновей и твоего мужа (виргинцы позволят тебе это), прошу тебя, приезжай».
Что-то сдавило ей горло, когда она набрасывала прошение на имя губернатора Уайза: «Прошу о выдаче мне смертных останков моего мужа и сыновей для приличествующего погребения их среди их родственников. Мэри Браун».
Утром 1 декабря будущая вдова капитана приближалась уже к Чарльстоуну. Рядом с ней в карете сидел капитан милиции, по бокам и сзади скакали десять кавалеристов. Так приказал губернатор. Даже одинокая женщина, погруженная в свое горе, казалась ему опасной.
В конторе тюрьмы ее обыскали. Руки тюремщиков скользили по ее платью, по волосам. Она покорно поворачивалась, безучастная ко всему, кроме одного — мысли о нем. Наконец, длинный серый коридор. Тюремщик останавливается перед дверью № 18. Поворачивается ключ, в Мэри Дэй видит своего мужа.
На нем незнакомая ей куртка, и борода его стала еще длиннее. Он делает два шага ей навстречу, звенят кандалы, он неловко подхватывает их рукой.
— О, Джон!
— Мэри!
Они держатся за руки, едкие слезы мешают им глядеть друг на друга. Сердце женщины готово остановиться под непосильным бременем. Но мужчина замечает это, он бережно усаживает ее на табурет, он говорит ей, что он совсем спокоен.
— Я прожил долгую жизнь, Мэри. Все, что случилось, — к лучшему…
Голос мужа доносится до нее, словно сквозь глубокую воду.
— Я привезла тебе теплые носки, — говорит она машинально.
Браун радуется этому проявлению жизни в ней. Он расспрашивает ее о доме, о детях. Оставили они под паром восточное поле? А изгородь исправлена? Когда пойдет в школу Нэл? Он хотел бы, чтобы все его дети получили хорошее образование.
Мэри Дэй трогает рукой его кандалы.
— Это будет завтра, Джон?
Он уклоняется от ответа.
— Скажи, Мэри, ты проклинаешь меня за ту жизнь, которую я тебе создал?
Жена качает головой. Нет, она с самого начала знала, что свобода потребует от нее многих жертв…
— Это будет завтра, Джон? — настойчиво повторяет она.
Он не
Несмотря на то, что Виргиния была наводнена войсками, аболиционисты все же не теряли надежды на спасение капитана. Бостонские друзья во главе с Хиггинсоном собрали небольшой хорошо вооруженный отряд молодежи и намеревались напасть на тюремную стражу в тот момент, когда арестованного повезут к месту казни. Однако Браун не соглашался на это, и Хойт сообщил в Бостон, что, по его мнению, единственный человек, который может подействовать на Брауна, уговорить его, — это его жена Мэри Дэй Браун. Хиггинсон тотчас же отправился в Северную Эльбу. Он нашел всю семью в большом и темном бревенчатом доме. Сэлмон Браун был здесь единственным мужчиной — дом населяли женщины семейства Браун. Хиггинсон отметил про себя общую для всех Браунов суровую сдержанность, почти величие. Здесь не рыдали и не причитали от горя. Энни, приехавшая недавно из Кеннеди-Фарм, качала ребенка только что овдовевшей Бэлл. Некогда беспечная и насмешливая Руфь низко склонила над шитьем золотоволосую голову: Руфь была вдовой застреленного Вила Томпсона. Но вот вошла слегка сутуловатая женщина, и все в комнате словно подтянулись, словно перед лицом ее великого горя захотели забыть о своих собственных горестях. Мэри Дэй, жена капитана, только что потеряла двух сыновей и теперь готовилась потерять мужа. Хиггинсон осторожно приступил к цели своего приезда. Миссис Браун должна поехать вместе с ним в Чарльстоун и уговорить капитана бежать. На нее — вся надежда. — Если отец не соглашается бежать, не нужно настаивать. Это бесцельно, — вмешалась вдруг Энни. Хиггинсон поглядел на нее, и ему внезапно почудилось за ее чертами другое лицо, старое и мужественное.
Ферма Браунов в Северной Эльбе. (Позднейшая фотография).
— Джон не зовет меня к себе, значит он не хочет, чтоб я приезжала к нему, — сказала жена капитана.
Но тут выступил Сэлмон. Он подошел к матери и погладил ее по гладко зачесанной голове.
— Ты должна поехать, ма, — сказал он твердо. — Мы должны испробовать все, чтобы спасти отца.
В эту ночь Мэри Дэй позже обычного сидела за шитьем. Она чинила шерстяные носки мужа, чтобы взять их с собой в чарльстоунскую тюрьму.
Каким-то образом слух о готовящемся приезде жены достиг узника № 18. Мэри Дэй, прибывшей с Хиггинсоном в Бостон передали его телеграмму:
«Ради бога, не допускайте приезда м-с Браун сюда».
Вслед за телеграммой пришло письмо, адресованное Хиггинсону:
«Дорогой друг, если моя жена приедет сейчас сюда это только расстроит ее, прибавит мне горя и никак не может подействовать на меня хорошо. Убедите ее остаться дома, хотя бы до тех пор, пока я не дам ей знать о себе. Дома она найдет в тысячу раз больше утешения, чем где бы то ни было еще. Ее присутствие здесь только увеличило бы мои страдания. Я прошу ее быть спокойной и послушной и не поступать опрометчиво в отношении меня. Я ни в чем не нуждаюсь и чувствовал себя вполне бодрым, пока не услышал, что она собирается сюда. Я прошу ее сдерживаться, оставаться на месте до последних дней этого месяца, не поддаваясь чувству жалости. В этом деле я — лучший судья, чем кто бы то ни было. Пожалуйста, перешлите это письмо при первой же возможности моей жене. Ваш друг Джон Браун».
— Все погибло, — сказал Хиггинсон, передавая письмо Мэри Дэй.
Сутулая женщина молча прочла то, что написал ее непреклонный муж. Рот ее вздрагивал, и тяжелая, не женская морщина перерезала лоб.
— Видите, я лучше всех знаю Джона, — сказала она почти неслышно, — он не хочет, чтобы его что-нибудь отвлекало в последние минуты. Но он еще позовет меня, я уверена в этом.
И Мэри Дэй поехала в Филадельфию, чтобы оказаться поблизости, когда муж позовет ее к себе.
Этот день наступил. Она получила письмо, помеченное чарльстоунской тюрьмой, со следами пальцев тюремщика.
«Мэри, если ты готова перенести свидание со мной перед моим концом и приехать сюда, чтобы собрать останки наших дорогих сыновей и твоего мужа (виргинцы позволят тебе это), прошу тебя, приезжай».
Что-то сдавило ей горло, когда она набрасывала прошение на имя губернатора Уайза: «Прошу о выдаче мне смертных останков моего мужа и сыновей для приличествующего погребения их среди их родственников. Мэри Браун».
Утром 1 декабря будущая вдова капитана приближалась уже к Чарльстоуну. Рядом с ней в карете сидел капитан милиции, по бокам и сзади скакали десять кавалеристов. Так приказал губернатор. Даже одинокая женщина, погруженная в свое горе, казалась ему опасной.
В конторе тюрьмы ее обыскали. Руки тюремщиков скользили по ее платью, по волосам. Она покорно поворачивалась, безучастная ко всему, кроме одного — мысли о нем. Наконец, длинный серый коридор. Тюремщик останавливается перед дверью № 18. Поворачивается ключ, в Мэри Дэй видит своего мужа.
На нем незнакомая ей куртка, и борода его стала еще длиннее. Он делает два шага ей навстречу, звенят кандалы, он неловко подхватывает их рукой.
— О, Джон!
— Мэри!
Они держатся за руки, едкие слезы мешают им глядеть друг на друга. Сердце женщины готово остановиться под непосильным бременем. Но мужчина замечает это, он бережно усаживает ее на табурет, он говорит ей, что он совсем спокоен.
— Я прожил долгую жизнь, Мэри. Все, что случилось, — к лучшему…
Голос мужа доносится до нее, словно сквозь глубокую воду.
— Я привезла тебе теплые носки, — говорит она машинально.
Браун радуется этому проявлению жизни в ней. Он расспрашивает ее о доме, о детях. Оставили они под паром восточное поле? А изгородь исправлена? Когда пойдет в школу Нэл? Он хотел бы, чтобы все его дети получили хорошее образование.
Мэри Дэй трогает рукой его кандалы.
— Это будет завтра, Джон?
Он уклоняется от ответа.
— Скажи, Мэри, ты проклинаешь меня за ту жизнь, которую я тебе создал?
Жена качает головой. Нет, она с самого начала знала, что свобода потребует от нее многих жертв…
— Это будет завтра, Джон? — настойчиво повторяет она.
Он не
