оно нужно. Если отец и мать мне помешают поступить по-моему, пусть они остаются со своим дворянством, а мы с тобой уйдем от них тайком и будем жить одни.

— Да, Симон, хорошо бы уйти отсюда, а то, знаю я, не дадут нам жить в нашей деревне.

— Будь спокойна, Мана, мы принадлежим друг другу и нет на свете силы, которая могла бы разлучить нас.

— Кто знает, Симон. Не годится говорить, что нет на свете силы, которая могла бы разлучить нас...

— Ну, какая, скажи?

— Я не знаю, но... тысячи неожиданностей...

— Ты то удивляешь меня своей смелостью и решимостью, Мана, то своей безнадежностью и робостью! Что в самом деле...

Симон хотел сказать еще что-то, но звуки колокола, четко прозвучавшие в ночной тишине, оборвали его речь.

— Что с тобой? Что случилось? — спросила Мана.

— Звон!..

— Ну да, звонят в церкви...

— Это набат! Он сзывает всех на сход! Сейчас выйдет из дома Бесиа и увидит нас... Мана, проберись домой...

Мана поднялась, чтобы идти домой, но дверь скрипнула и оттуда вышел рослый юноша. Это был Бесиа, единственный брат Маны.

Они испугались и прижались к стволу большого орехового дерева, словно хотели влезть на самую его вершину. К счастью, Бесиа их не заметил и прошел мимо.

— Господи, благодарю тебя, что ты спас нас!— протоптала Мана.

— Испытания и страхи всегда сопровождают любовь, Мана! Но и я должен идти к церкви. Я обязан быть там.

— Симон, если ты любишь меня, скажи мне, что Гам творится? Почему в этом году у вас столько сходов?

И все по ночам. Я спрашивала у Бесиа, а он рассердился и сказал, что это не бабье дело.

— Я бы все тебе открыл, Мана, но я на иконе присягнул свято хранить тайну. Прости меня, но не проси, не могу сказать.

Она сначала обиделась, но потом, помолчав, сказала:

— Если от этого тебе будет плохо, не говори.

На прощание Симон еще раз горячо расцеловал Ману, затем схватил свое ружье и поспешил туда же, куда несколько минут назад пошел Бесиа.

Мана прислонилась к стволу ореха и глядела вслед уходящему Симону, ружье которого поблескивало в лунных лучах. Когда Симон растворился в темноте, она грустно повернулась к собаке и сказала:

— Курша, верная Курша, Симон ушел от нас, что нам делать здесь одним! Пойдем и мы...

Собака завиляла хвостом и влажным языком лизнула белую руку Маны. Но вдруг повернула голову, к чему-то прислушалась и с сердитым лаем бросилась к кустам. И сразу же все собаки во всей деревне залились ожесточенным лаем.

Дрожа от страха, Мана побежала к дому. Украдкой вошла она в дом через черный ход и легла в постель. Никто из домашних ничего не слышал.

Засыпая, она старалась отгадать, на кого так злобно лаяли собаки. А тем временем Симон уже подходил к церкви святого Георгия Горского.

Церковь эта стояла на одном из тех холмов, которых так много в Гурии. Это было небольшое четырехугольное здание каменной кладки, обшитое дубовым тесом. Если бы вы спросили прихожан, кем выстроена эта церковь, они, не задумываясь, ответили бы вам, что она выстроена при царице Тамаре, что сама Тамара повелела своим зодчим возвести ее именно на этом холме и что холм, на вершине которого она стоит, образовался из земли, соскобленной с туфелек придворных дам, сопровождавших царицу Тамару.

Великая царица Тамара прибыла в Гурию и как-то заночевала в нашем селе. Утром, перед ее отъездом, с туфель ее придворных дам счищали грязь и грязи оказалось так много, что вырос холм. Царица, увидев это, приказала своим каменотесам возвести на холме храм. Так утверждают местные жители. Однако, никакого доказательства справедливости своих рассказов никто из рассказчиков привести не может. Они ссылаются на рассказы своих предков, по невежеству своему твердо веря во все, что слышали от старших.

В народе хранится множество преданий о чудесах, которые творила в старину икона святого Георгия из этой церкви. И старые и молодые охотно рассказывали, что икона эта обратила в камень волка, задравшего жертвенного тельца; что по молитве монашенки, жившей в кельи у церкви, икона поломала крылья коршуну, пытавшемуся унести цыпленка; что один человек, срезавший в ограде церкви прут, придя домой вечером, тяжело заболел и все кричал, что его убивает святой Георгий, пока не принес этой иконе в жертву быка; и еще тысячи подобных чудес. Но никто из них не мог бы объяснить, почему эта икона не хочет творить таких же чудес и в настоящее время, какие она творила в старину.

Икона эта была замечательна еще тем, что оклад ее был сделан из золота и унизан драгоценными каменьями.

Перед церковью на тиссовом столбе висел небольшой колокол, купленный лет двадцать-тридцать назад на средства, собранные среди прихожан. Прежде вместо колокола народ сзывали ударами в било: колотили самшитовым молотом в щит, выструганный из липы. Перед обедней пономарь ударял молотом по щиту, и, услышав этот неблагозвучный стук, богомольный люд стекался, в храм. Густой дремучий лес вплотную подступал к храму, и пройти к нему можно было только по узкой тропке.

Два больших вековых дерева — липа и тисе — осеняли храм; их листва живописно ниспадала прямо на кровлю. Если бы одно из этих деревьев свалилось во время бури, храм был бы разрушен. Но никто не осмеливался срубить эти деревья, так как верил, что на их ветвях отдыхает священная жар-птица, и следовательно деревья эти тоже священны.

Когда Симон подошел к церкви, в ее ограде уже собралась довольно большая толпа. Чернобородый мужчина со смелым лицом озабоченно спрашивал: «Кто еще не присягнул? Ведите его сюда! Пусть присягает!»

Рядом с ним стоял священник и держал в руках клочок бумаги, по которому читал слова присяги, повторяемые вслед за ним присягающими. Между ними, прямо на земле, стояла икона святого Георгия. Какой-то седой старик, дергая за веревку, мерно раскачивал язык колокола и звонил.

К иконе подходили те немногие, которые еще не успели, присягнуть. Священник приводил их к присяге. Он брал с них клятву, что они никому ничего не расскажут и будут делать все, что им прикажет сход. Тех, кто возражал против такой присяги, заставляли присягать криками и угрозами. Вновь присягнувший целовал сперва икону святого Георгия, а затем шел целовать другие иконы внутри храма, двери которого были открыты... Оттуда лился слабый свет восковых свечей.

— Вот и Симон явился! Теперь все! — воскликнул кто-то,

Что ты, Симон, все опаздываешь! — упрекнул его Бесиа.

— Нездоров, потому и опоздал, — оправдывался Симон. — А что, разве я тут так нужен? — спросил он.

— Конечно, нужен. Бесиа посоветовал нам послать наших людей опросить совета к одному очень ученому человеку, вот мы и выбрали от дворян Иване и тебя, а от