мужиков — Бесиа, Петре, Атармиза и еще троих. Вы должны сначала привести этого мудреца к присяге, а потом порасспросить его о нашем деле, —сказал ему старик.

— Симон, — сказал Бесиа, — я предложил -посоветоваться с Георгием. Как тебе нравится мое предложение?

— С Георгием! С ним стоит посоветоваться, он человек очень просвещенный! — ответил Симон.

— А почему я не знаю этого вашего Георгия, если он такой ученый? В Гурии нет ни одного знатного дворянина, которого я не знал бы! — надменно сказал безбородый человек с хитрым лицом; это был дворянин Иване, который должен был сопровождать Симона и Бесиа.

— Ступайте к Георгию, может он что хорошее и посоветует,— заговорили в толпе.

— Ступайте, ступайте!

— Ну, что ж, пойдем! — сказал Бесиа. Но Иване воскликнул:

— Я не могу идти без моего слуги Козиа.

— А где он? Почему Козиа нет здесь до сих пор?— шумели в толпе.

— Куда-нибудь воровать отлучился,— проговорил кто-то в толпе.

В это время в ворота церковной ограды вошел широкоплечий молодой человек с неприятным лицом. Его узкие, глубоко сидящие глаза свидетельствовали о бесстрашии и о злом нраве. Это и был Козиа, дворовый человек помещика Иване.

— Вот, наконец, и Козиа! Удостоились, дождались. Идем! — сказал Бесиа, вскинул на плечо ружье и пошел первым.

— Пойдем, Козиа! Видишь, этот бездельник Бесиа вертит сходом, как хочет. Что поделаешь, нельзя ослушаться. А куда он, туда и Симон, — сказал Иване своему слуге и с недовольным видом поплелся за Симоном и Бесиа.

— Симон приходится ему зятем, вот и увязывается за ним, — со злой усмешкой ответил Козиа.

— Как зятем, что ты болтаешь?

— Он влюблен в сестру Бесиа.

— Ты правду говоришь?

— Конечно, правду, он каждую ночь с нею гуляет. — А хороша она?

— Такой до сих пор и не видывал. Красавица, и только!

На лице Иване появилась недобрая улыбка, eго колючие серые глаза сверкнули. Видно, в сердце этого пожилого помещика гнездились страстишки.

— Послушай, Козиа!

Он хотел что-то сказать своему слуге, но в это время идущие впереди Бесиа и Симон остановились и стали поджидать их. Иване сразу переменил разговор:

— Видишь, Козиа, как изменились времена. Дворяне за мужиком пошли.

— Делать нечего, Иване, сегодня на нашем сходе мужиков было много, а нас, дворян, мало. Пришлось нам слушаться мужиков, — сказал Симон весело.

— Вот я и послушался...

— Ты чего обижаешься, Иване! Тут дело не мое и не твое, дело мира. Оно и должно идти так, как мир хочет, — сердито сказал ему Бесиа.

— Разве ты и есть мир? — криво усмехнувшись, спросил Иване.

— Как это я один могу быть миром? Я свое мнение высказал, сход одобрил его и послушался меня. Если другой предложил бы что-нибудь получше, мое мнение отвергли бы, предпочли бы то, другое. Так и творятся мирские дела, их нельзя решать «по-моему» или «по-твоему».

— Погоди, скоро сам убедишься, много ли ума у твоего схода и много ли в нем проку, — буркнул про себя Иване и замолчал.

После ухода Бесиа и его товарищей еще часа два кипел народ в ограде церкви, присягнуло еще несколько человек, а потом дьякон поднял икону, внес ее в храм, запер двери и объявил народу, что можно расходиться по домам. Народ послушно разошелся.

II

Пока герои нашей повести, Бесиа и его товарищи, идут за советом, мы расскажем читателю вкратце о том, по какому делу собирался народ в ограде храма и для чего требовали от него присяги.

С той поры, как маленькое Гурийское княжество воссоединилось с Россией, князья, управлявшие нашими братьями кобулетцами и аджарцами, издавна продавшиеся Турции, очень боялись, что русские, укрепившись в Гурии, предпримут поход против них и освободят от них их народы. Турецкий султан платил этим князьям хорошее жалованье за то, что они продали свой народ. Вступление России в Гурию огорчало кобулетских и аджарских князей уже одним тем, что на границе между Гурией » Турцией русские поставили бдительную и мощную охрану, после чего кобулетско-аджарские абреки не могли с прежней безнаказанностью грабить население Гурии.

Вот почему кобулетско-аджарские князья всеми средствами старались изгнать из Гурии нежелательных соседей — русских.

Для осуществления своих надежд они старались посеять вражду между русскими и населением Гурии.

«Когда Гурия восстанет против России, мы тоже пошлем свои войска и прогоним русских из Гурии», — думали кобулетско-аджарские князьки.

С этой целью они водили в ту пору дружбу с гурийскими дворянами и князьями, большинство которых находилось с ними в близком родстве, бранили при них русские обычаи и порядки, а султаново царство расхваливали, как рай. Долго плели они эту политическую сеть. Но население Гурии плохо поддавалось их уговорам. Правда, по двое-трое человек из гурийского дворянства они переманивали ежегодно на свою сторону, обращая их во врагов русских, но что могут значить два-три человека по сравнению со всем народом? Их измена ничего не меняла.

Но вот наступил 1841 год. Хитрый кобулетский бег Хасан Тавдгиридзе зачастил в гости к своим родственникам, гурийским князьям. Письма, которые тайно ходили по рукам среди гурийского дворянства, доказывали, что он приезжал не только за тем, чтобы проведать, свою родню.

Среди гурийских дворян вдруг ни с того, ни с сего стали прославлять Хасана Тавдгиридзе, как великого героя. У старых и малых на устах было имя Хасан-бега, все возносили ему хвалу. Даже сочиненная этим бегом песня «Хасанбегури» распевалась по всей Гурии; тот не считался певцом, кто не умел петь «Хасанбегури». Почти все знатные гурийские юноши были знакомы с этим бегом.

И ловкий Хасан-бег, расхваленный своими лазутчиками, достиг своей цели. Он сумел настроить гурийских дворян против русских.

Но как быть с народом, с крестьянством? Крестьянство ненавидело турок и было верно России. И вдруг царское крепостническое правительство словно нарочно само пошло навстречу Хасан-бегу. Оно обложило гурийских крестьян непосильным налогом.

Как раз этого и хотел Хасан-бег. Народ возмутился, и коварный Тавдгиридзе воспользовался этим. Он обещал гурийцам помощь оружием, порохом, людьми, деньгами и в 1841 году поднял восстание гурийцев против России.

Месяц прошел у гурийцев в лихорадочной подготовке к выступлению, в сходах, принесении присяги и прочих приготовлениях.

После этих пояснений читатель, разумеется, поймет, что означали эти клятвы и собрания, о которых мы упоминали в первой главе.

III

Полночь уже миновала. Полный месяц глядел прямо с середины неба. Бесиа шел впереди. Они двигались мимо дворов, огороженных плетнем.

—