- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (26) »
современной науки и техники и политических событий.
Я-то в этом деле слабоват, честно. Сам не понимаю, почему так получается, что мне все время книги про шпионов да про войну подвертываются. Конечно, и про это надо читать, но ведь и не только про это. Или еще «Монте-Кристо», «Три мушкетера», «Остров сокровищ». Конечно, книги хорошие, но ведь есть и еще много хороших, да вот мне они почему-то не попадаются.
Соседка Ангелина Павловна — у нее много книг — говорит, что надо с самого детства воспитывать в себе привычку к чтению умных и полезных книг, тогда и сам будешь умным и полезным. Я с этим согласен, только удивляюсь немного, как это она столько книг прочитала, а очень-то умной не стала. Да и насчет того, полезная она или нет, тоже не знаю. В квартире она не то что полезная, а просто вредная бывает: всех воспитывает, учит и жучит: то не так, это не так, а сама ванную занимает часа на три. Это дома. А на работе она, по-моему, и не бывает: когда ни придешь — она все дома торчит, то в ванной, то на кухне — у нее куча всяких болезней и ей нужно особое питание. Вот она день и ночь и готовит себе это питание. А работает она, как сама говорит, каким-то ре-фе-рен-том по искусству. Хорошая, видно, работенка у этих референтов. Не пыльная. Но других, которые по-настоящему работают, она не очень-то уважает.
Батя как-то с ней поспорил насчет одного кинофильма. Она на него так посмотрела — дескать, ну что вы, милиционер, понимаете в искусстве. «У вас несколько иная сфэ-ра деятельности, уважаемый Василий Тимофээвич», — сказала она и улыбнулась, словно ребенку какому, а я в нее чуть картошиной не запустил… Ну, ладно, аллах с ней. А вот что дядя Саша, летчик, меня поругивает — это хуже. Я его уважаю. — Серый ты человечек, Сенька, — говорит он мне, когда я чего-нибудь не знаю, — тебе надо просвещаться. И еще он говорит, что я шебутной и неорганизованный — не умею свое время распределить разумно. А время надо уметь уплотнять. — Вот ты попробуй как-нибудь прохронометрируй свой день. Смотри на часы и записывай, что ты делал по часам и минутам. А потом проанализируем вместе и сделаем выводы. Это он мне сказал сегодня вечером, когда я занес ему антоновку. Он только что прилетел из дальнего рейса и два дня будет отдыхать. Мне эта идея понравилась — в самом деле, интересно, на что это у меня время уходит? — Я бы сделал, да у меня часов нет, — сказал я. Дядя Саша подумал-подумал, потом снял с руки часы и дал мне. Я начал отмахиваться, но он сказал, что я несерьезный человек и нацепил часы мне на руку. — Ладно, — сказал я, — вы не бойтесь, я не потеряю. — А я и не боюсь, — сказал он. — Потеряешь — купишь. «Интересно, на какие шиши?» — подумал я, но только кивнул. Батя увидел часы и строго спросил, откуда они у меня. Я сказал. Он задумался, а потом посмеялся немного. — Уж этот Александр Степанович вечно что-нибудь выдумает, — сказал он. — Но, пожалуй это полезно. Хотя… — Что хотя? — спросил я. — Да что у тебя жизнь нелегкая, тут и моя вина есть, — он развел руками, — да вот обстоятельства такие, брат Сенька… Я даже глаза на него вытаращил — с чего это он взял, что жизнь у меня нелегкая? И какие еще обстоятельства? — Ты что, батя? — Давай поговорим, Сеня, — сказал он серьезно и усадил меня на диван, а сам сел рядом. — Давно пора, да все времени нет. Но поговорить не пришлось. Зазвенел звонок. Кто-то открыл, а потом к нам в дверь постучали и вошла какая-то женщина — молодая, заплаканная. — Уж вы извините, товарищ участковый, что я прямо домой… да поздно так, — сказала она виновато. — Прямо уж не знаю, что делать. — Опять? — спросил отец. Она только всхлипнула и кивнула молча. — Ну, Сень, в другой раз, — сказал отец. Встал, надел мундир, фуражку, взял свою папку и пошел с той женщиной. — Когда придешь, Вася? — спросила мама из-за ширмы. — Ведь ночь… — Не знаю, Люда, но постараюсь поскорее, если еще что не задержит. — Вы уж извините… — опять виновато сказала женщина, и они ушли. — И не видим мы его совсем, — вздохнув, сказала мама, — все работа, работа… — Такое у него дело, мать, — сказал я, и мама засмеялась. — Ну точь-в-точь как он говорит, — сказала она. А я ведь нарочно сказал, чтобы посмешить. Посмеется и, может, меньше думать будет, а то до его прихода и не уснет. Я разделся, положил летчиковы часы под подушку и улегся. А пожалуй, дядя Саша, я тебя перехитрю: я свой день так распределю, что и комар носу не подточит и хро-но-метраж у меня будет не хуже, чем у какого-нибудь токаря или чемпиона в беге на дальние дистанции. Я встал, достал из батиного стола новенький блокнот и написал на обложке:
— Давай поговорим, — они мне сказали. — Нечего мне с вами разговаривать, — сказал я, — у меня дела. — И посмотрел на часы. — Часики завел, — сказал Хлястик. — А ну покажь! — сказал Фуфло. — Шиш тебе! — сказал я, и тут мы крепко
Батя как-то с ней поспорил насчет одного кинофильма. Она на него так посмотрела — дескать, ну что вы, милиционер, понимаете в искусстве. «У вас несколько иная сфэ-ра деятельности, уважаемый Василий Тимофээвич», — сказала она и улыбнулась, словно ребенку какому, а я в нее чуть картошиной не запустил… Ну, ладно, аллах с ней. А вот что дядя Саша, летчик, меня поругивает — это хуже. Я его уважаю. — Серый ты человечек, Сенька, — говорит он мне, когда я чего-нибудь не знаю, — тебе надо просвещаться. И еще он говорит, что я шебутной и неорганизованный — не умею свое время распределить разумно. А время надо уметь уплотнять. — Вот ты попробуй как-нибудь прохронометрируй свой день. Смотри на часы и записывай, что ты делал по часам и минутам. А потом проанализируем вместе и сделаем выводы. Это он мне сказал сегодня вечером, когда я занес ему антоновку. Он только что прилетел из дальнего рейса и два дня будет отдыхать. Мне эта идея понравилась — в самом деле, интересно, на что это у меня время уходит? — Я бы сделал, да у меня часов нет, — сказал я. Дядя Саша подумал-подумал, потом снял с руки часы и дал мне. Я начал отмахиваться, но он сказал, что я несерьезный человек и нацепил часы мне на руку. — Ладно, — сказал я, — вы не бойтесь, я не потеряю. — А я и не боюсь, — сказал он. — Потеряешь — купишь. «Интересно, на какие шиши?» — подумал я, но только кивнул. Батя увидел часы и строго спросил, откуда они у меня. Я сказал. Он задумался, а потом посмеялся немного. — Уж этот Александр Степанович вечно что-нибудь выдумает, — сказал он. — Но, пожалуй это полезно. Хотя… — Что хотя? — спросил я. — Да что у тебя жизнь нелегкая, тут и моя вина есть, — он развел руками, — да вот обстоятельства такие, брат Сенька… Я даже глаза на него вытаращил — с чего это он взял, что жизнь у меня нелегкая? И какие еще обстоятельства? — Ты что, батя? — Давай поговорим, Сеня, — сказал он серьезно и усадил меня на диван, а сам сел рядом. — Давно пора, да все времени нет. Но поговорить не пришлось. Зазвенел звонок. Кто-то открыл, а потом к нам в дверь постучали и вошла какая-то женщина — молодая, заплаканная. — Уж вы извините, товарищ участковый, что я прямо домой… да поздно так, — сказала она виновато. — Прямо уж не знаю, что делать. — Опять? — спросил отец. Она только всхлипнула и кивнула молча. — Ну, Сень, в другой раз, — сказал отец. Встал, надел мундир, фуражку, взял свою папку и пошел с той женщиной. — Когда придешь, Вася? — спросила мама из-за ширмы. — Ведь ночь… — Не знаю, Люда, но постараюсь поскорее, если еще что не задержит. — Вы уж извините… — опять виновато сказала женщина, и они ушли. — И не видим мы его совсем, — вздохнув, сказала мама, — все работа, работа… — Такое у него дело, мать, — сказал я, и мама засмеялась. — Ну точь-в-точь как он говорит, — сказала она. А я ведь нарочно сказал, чтобы посмешить. Посмеется и, может, меньше думать будет, а то до его прихода и не уснет. Я разделся, положил летчиковы часы под подушку и улегся. А пожалуй, дядя Саша, я тебя перехитрю: я свой день так распределю, что и комар носу не подточит и хро-но-метраж у меня будет не хуже, чем у какого-нибудь токаря или чемпиона в беге на дальние дистанции. Я встал, достал из батиного стола новенький блокнот и написал на обложке:
С. Половинкин 8 сентября ХРОНОМЕТРАЖ7.30 — Проснулся. 7.30—7.35 — Лежал и думал о… Вспомнил, что надо записывать. 7.35—7.40 — Вставал. 7.40—8.00 — Умывался. Прибирался. 8.00—8.12 — Будил Мишку. 8.12—8.20 — Будил Ольгу. 8.20—8.35 — Готовил завтрак (мама плохо себя чувствовала). Одновременно гнал Мишку умываться. Уплотнял время. 8.35—8.40 — Завтракал. 8.40—8.45 — Прогулял Повидлу. Встретили Мухтара. Они играли. Погода хорошая. Пожалел Повидлу и гулял его еще 5 мин. До 8.50. 8.50—8.55 — Прогонял Мишку в школу. Ольга уже ушла. Иск. учеб. по мат. 8.55—9.02 — Бежал в школу. Опозд. на 2 мин. (Плохо!) 9.02—9.45 — Урок литературы. Схват. 2. (Исправлю!) Примечание № 1. Было пять уроков до 13.45. Тут хронометрировать нечего. Уроки как уроки, и они хочешь не хочешь, а идут по расписанию. А вот большую перемену потерял зря. Вместо того чтобы отдохнуть — все 15 мин. стоял как истукан перед завучем за то, что на ур. дал по ш. Ап. (Плохо! Надо учесть, хотя по шее я ему дал прав.!) 13.45 — Последний звонок. Остался в классе, чтобы все записать. Довольно муторное дело этот хронометраж, но раз уж взялся — надо кончить. Только кончил записывать — в класс вошла очень сердитая Маш. Бас. и сказала мне, что я… Ну, да это к делу не относится — я ведь не дневник веду. Расскажу потом. Здесь только запишу, что разговаривали мы с ней до 14.00 и не знаю, потерянное это время или нет? С одной стороны, вроде бы и потерянное, а с другой… 14.00–14.10 — Шел домой и думал о… и о том, как мне все-таки уплотнить время. 14.10–14.20 — Встретил у ворот Фуфлу и Хлястика.
— Давай поговорим, — они мне сказали. — Нечего мне с вами разговаривать, — сказал я, — у меня дела. — И посмотрел на часы. — Часики завел, — сказал Хлястик. — А ну покажь! — сказал Фуфло. — Шиш тебе! — сказал я, и тут мы крепко
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (26) »