У ИСТОКОВ ДЕСПОТИЗМА

Поэт Давид Самойлов в одной драматической сцене заставил своего героя, светлейшего князя А. Д. Меншикова открыть дочери тайну власти в России. Генералиссимус ожидал ареста и остро переживал предстоящее падение: Я знатен, я богат. Почти владею целым государством! Но в этом‑то "почти" загвоздка вся!.. Я — первый из вельмож, но я второй. А в русском государстве нет вторых — Есть только первый, а за ним последний… Эту черту российской действительности страстно клеймили те, кто боролся с самодержавием. Достаточно вспомнить Н. Г. Чернышевского, сказавшего горькие и полные ненависти слова: рабы, рабы, сверху донизу, все рабы.

Что же помешало возникновению в России прочных демократических традиций? В. И. Ленин писал о "бесконечных формах татарщины в русской жизни". Азиатский способ властвования и рабскую покорность народа связывали с монгольским нашествием еще с карамзинских времен.

В мировой истории роль завоеваний была различной. В незапамятные времена Рим "огнем и мечом" покорил Галлию, но принес все‑таки магистральные дороги, мощенные камнем, города с триумфальными арками, римское право и латынь. Синтез римского и "варварского" оказал мощное воздействие на социальное и культурное развитие будущей Франции. Известно и другое завоевание — нормандское — во второй половине XI века. Оно внесло элементы нового в политическую жизнь Англии, хотя типичные для страны формы социальных и политических отношений легко переварили в себе новую знать и новую династию. Вильгельм Завоеватель объявил даже, "чтобы все хранили и соблюдали законы" англосаксонского короля Эдуарда.

Каким же образом монголы смогли изменить облик Руси? И только ли они были виноваты в том, что неизмеримо большей, чем в Европе, оказались в России роль и сила государства? Попробуем найти ответы на эти вопросы, волновавшие умы не одного поколения историков.

В конце XV века из множества земель и княжеств возникло, к удивлению Европы, новое мощное и единое Русское государство. О Киевской Руси, некогда хорошо известной и Англии, и Франции, уже мало кто из европейцев знал. Европа открывала далекую и загадочную "Московию". Что же больше всего удивляло иностранцев в облике Русского государства?

Обратимся к одному из первых европейских свидетельств о России — запискам Сигизмунда Герберштейна, посла империи Габсбургов, посетившего Россию в 1517 и 1526 годах, а кроме того, побывавшего в Дании, Швейцарии, Нидерландах, Италии, Испании, Франции. В письме "королю римскому" — Фердинанду Герберштейн написал о "северной" стране: "…Среди земель, просвещенных таинством святого крещения, эта страна немало отличается от нас своими обычаями, учреждениями, религиею и воинскими уставами". Удивительным для него в России оказалось могущество Василия III: "Властью, которую он имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира… Всех одинаково гнетет он жестоким рабством…" Вчитаемся и в такие слова Герберштейна, быть может, не очень лестные, но чрезвычайно любопытные для наших рассуждений: "Все они называют себя холопами (Chlopi, Chlopn), то есть рабами государя… Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе".

Для последующих иностранцев, писавших о России по живым впечатлениям, такого рода взгляд на отношения внутри русского общества стал общим местом. В недавнем прошлом нашей науки эти оценки российского деспотизма безоговорочно признавались шаблонами восприятия, не имевшими отношения к исторической реальности. Но так ли это?

Вспомним хотя бы Ивана Грозного, жесток был царь, как и многие его европейские соратники по царскому ремеслу, — и Филипп II, и Мария Тюдор (кстати, по прозванию "Кровавая"), и Карл IX. Опричнина — всплеск необузданного терроризма, но 1572 год, на который пришелся ее конец, ознаменовался во Франции страшной Варфоломеевской ночью. В меньшей или большей степени злодей тот или иной правитель — это еще не специфика истории государства. Иное дело — верховной власти. Кому из европейских монархов было по плечу, казня высших сановников, приговаривать: "А жаловати есьмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же"? Назвать вассала холопом и в голову бы не пришло. А вот царь Иван сказал так, потому что реальные отношения в обществе и в самом деле позволяли считать боярина государевым холопом. Отношения всего класса русских феодалов с великим (царем) можно обозначить оппозицией "государь — холоп", определяя их как княжеско–подданнические. Именно княжеско–подданнические отношения и удивляли в России иностранцев больше всего. Ведь сами они были воспитаны в иной феодальной системе, допускавшей для различных слоев общества немалые права и привилегии, которые в совокупности ограничивали произвол монарха. Европейскую систему отношений условно можно назвать вассалитетом.

И в Московском государстве была система вассалитета, но ограниченная рамками отношений княжеских династий. Удельные князья обращались к сюзерену как к "брату старейшему". Чуть ниже их на иерархической лестнице стояли так называемые служилые князья, для государя — "слуги". Появились они в результате присоединения западнорусских земель в конце XV века. От князей удельных "слуги" отличались тем, что владели наследственными вотчинами (а не уделами) и не имели ни малейших прав на великокняжеский престол. Но удивительная тут произошла метаморфоза. К середине XVI века большинство служилых князей сознательно перешло на положение бояр, понизив тем самым свой социальный статус. Оказалось, что им выгоднее быть в государевой думе (куда служилые князья из‑за высокого статуса не входили), управлять страной и получать за это пожалования. А вот относительная независимость удельных князей от центральной власти вызывала постоянную подозрительность правительства. Естественный же ход исторического развития России привел к полной ликвидации удельной системы уже в конце XVI века и к торжеству отношений государь — подданный. Россия и Европа развивались разными путями. Но значит ли это, что рабская психология русского господствующего класса была проявлением национального характера? С. Герберштейн, того не осознавая, сам себе противоречил. В Великом княжестве Литовском, по его же словам, отношения класса феодалов со своим сюзереном были иные: "Между ними (магнатами. — А. Ю.) наблюдается такое во всем своеволие, что они, кажется, не столько пользуются неумеренной свободой, сколько злоупотребляют ею". А ведь в Великое княжество Литовское входили древние русские земли: Киев, Минск, Полоцк, Гомель — словом, весь юго–запад Киевской Руси.

Речь поэтому должна идти о специфике