- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (28) »
не имеет), где платят неплохо и работать придется много. Публика здесь избалованная, требует знаменитые номера, только что показанные в Париже. Идет дождь, один из тех теплых весенних дождей, от которых хочется спать и слабеют ноги.
После ночи в поезде плотный обед и прокуренная пивная превращают меня в угрюмую капризную тварь, не желающую работать вечером. Но Браг настроен решительно:
— Ну-ну, пошевеливайся! Репетиция в два часа.
— Нет уж, с меня хватит! Пойду в гостиницу и лягу спать. И потом, я не желаю, чтобы ты разговаривал со мной таким тоном!
— Извините, принцесса. Я только хотел просить вас сделать одолжение и побыстрее поднять зад. Нас ждет сырая штукатурка.
— Какая еще штукатурка?
— В помещении. Сегодня будем играть «аль фреско».
Да, я и забыла. Мы открываем новый мюзик-холл, который называется не то «Атлантик», не то «Гигантик», не то «Олимпик», — как океанский пароход. Зал на три тысячи мест, американский бар, а в антракте аттракционы в фойе, цыганский оркестр в вестибюле… Завтра мы прочтем об атом в газетах; для нас же это ничего не меняет. Нам ясно одно: в гримерных мы будем без конца кашлять, поскольку новый калорифер либо будет греть слишком сильно, либо не будет греть совсем.
Я плетусь позади Брага, который идет, по авеню дю Нор, расталкивая густую толпу чиновников и рабочих: как и мы, они направляются на работу. Под ярким и бодрящим мартовским солнцем капли дождя испаряются в воздухе, и мои развившиеся волосы виснут, словно в парной бане. Слишком длинный плащ Брага хлопает его по икрам и забрызгивается грязью при каждом шаге. Поглядеть на нас обоих, так мы стоим разве что десять франков за вечер: небритый Браг в забрызганном плаще и я, пьяная от недосыпания и лохматая, как скайтерьер…
Шагая, как автомат, я в полусне снова и снова повторяю себе в утешение: репетиция начнется в два, продлится часа четыре с половиной… Еще полтора-два часа порепетируем с оркестром, стало быть, в гостиницу вернемся к семи. Надо привести себя в порядок, поужинать. В девять надо снова быть на месте; без четверти двенадцать можно будет переодеться, потом еще надо выпить стакан лимонада в пивной. Ах, боже мой, тут ничего не поделаешь; но зато через каких-нибудь десять часов я буду в постели, с полным правом спать до середины завтрашнего дня! Прохладная, аккуратная постель с туго натянутой простыней, в ногах резиновая грелка, мягкая, словно теплое брюхо животного…
Браг поворачивает налево, и я за ним; он останавливается как вкопанный, я тоже.
— Господи! — восклицает он. — Да это же невозможно!
Я просыпаюсь и, бросив беглый взгляд, делаю вывод: действительно, это невозможно.
Улицу перегораживают тачки с мешками гипса. Из-за лесов проглядывает бледное, невразумительное, бесформенное здание, каменщики спешно отделывают обнаженные женские фигуры, лавровые венки и гирлянды в стиле Людовика XVI над черным портиком, из глубины которого доносятся перестук молотков, чьи-то неясные крики, звон пилы, будто там собралось ковать золото все племя Нибелунгов.
— Это здесь?
— Здесь.
— Ты уверен, Браг?
В ответ — испепеляющий взгляд, которого заслуживаю не я, а недальновидный строитель «Олимпика»…
— Я хотела сказать: ты уверен, что мы будет репетировать?
И мы репетируем. Это кажется неправдоподобным, не мы репетируем. Под липким дождем жидкого гипса мы вступаем под черный портик, перепрыгиваем через скатанные ковры, которые приколачивают к полу и на царственном пурпуре которых там и сям появляются грязные следы. За сценой мы карабкаемся по шаткой лесенке, ведущей к гримерным, а затем, сбитые с толку к оглохшие, возвращаемся в зрительный зал.
Там суетятся человек тридцать музыкантов. Когда молотки ненадолго затихают, прорывается музыка. За дирижерским пультом какое-то тощее, кудлатое, бородатое существо размахивает руками и трясет головой, глядя куда-то поверх сцены, в тихом экстазе глухого…
Нас тут пятнадцать «номеров», растерянных и заранее готовых к провалу. Мы не знакомы друг с другом, но каждого из нас так нетрудно распознать. Вот чтец-декламатор, ему платят восемь франков за выход, и ему на все плевать:
— А мне-то что, я… хотел на это! У меня контракт с сегодняшнего дня, и сегодня мне заплатят.
Вот комик с плутоватой физиономией стряпчего, он рассуждает о «правовой стороне» и предвкушает «весьма занятный процесс».
Вот семья немцев, воздушных гимнастов, — трапеция и икарийские игры, — семь геркулесов с детскими лицами, робких, удивленных и уже озабоченных угрозой остаться без работы…
Вот «исполнительница песен», которой «вечно не везет», у которой всегда «неприятности с дирекцией», у которой месяц назад в Марселе украли «драгоценности на двадцать тысяч франков»!
Конечно, это она потеряла в дороге сундук с костюмами и «имела объяснение» с хозяйкой отеля…
А на сцене водворился удивительный человек, маленький, потрепанный, щеки прорезаны двумя глубокими продольными морщинами: «оперный тенор» лет пятидесяти — где, в каких далеких провинциях успел он состариться? Не обращая внимания на адский шум, он неумолимо продолжает репетицию.
То и дело он взмахивает руками, приказывая оркестру замолчать, и, наклонившись над рампой, перебегает от контрабаса к литаврам. Он похож на мрачную старую птицу, упивающуюся бурей. Он издает протяжные звуки, металлически звонкие и зловещие, извлекает на свет божий необычный, забытый репертуар, изображает то бандита Педро, то легкомысленного шевалье, покидающего Манон, то безумца, жутко хихикающего ночью в ландах… На меня он наводит страх, но зато он развеселил Брага, в котором снова проснулась его беспечность бродяги.
Воспользовавшись царящей вокруг суетой, мой приятель закуривает запретную «цигарку» и забавляется, прислушиваясь к пению «уникальной вокалистки», черноволосой дамы, еле слышно вытягивающей «ми-бемоль».
— Потеха, верно? Я как будто слушаю ее через удаляющий бинокль…
Его веселость передается нам. Необъяснимое облегчение вдруг нисходит откуда-то и охватывает всех. Мы чувствуем приближение ночи, часа искусственного освещения, часа нашего истинного пробуждения, часа нашей славы…
— Ананке! — восклицает вдруг наш просвещенный и склонный к сутяжничеству комик. — Играть так играть, а не играть так не играть!
Легким балетным прыжком он перелетает через авансцену и отправляется помогать электрикам. Невезучая песенница в компании семи геркулесов грызет английские леденцы…
Мне уже не хочется спать, я усаживаюсь на рулон линолеума рядом с «уникальной вокалисткой» — она гадает мне на картах. Еще
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (28) »