Клод Анри Роке Брейгель, или Мастерская сновидений

Брейгель и Роке: встреча двух сновидцев

I О живописных приемах

Зеленое: газон, кусты, справа дерево с круглой кроной (пожалуй, настоящее);

фиолетовое: кое-где видное небо;

белое: слева полуразрушенный склеп в виде куба с фронтоном и черной дверью.

Вдали: окутанный дымкой город Брейгелланд, ощетинившийся шпилями, колокольнями и куполами…

Мишель де Гельдерод.

«Проделка Великого Мертвиарха» (1934), ремарка к первой картине первого действия.

Перевод С. Володиной

Приведенный выше отрывок из пьесы бельгийского драматурга Мишеля де Гельдерода может напомнить читателю, чем является Питер Брейгель Старший для нидерландско-бельгийской и — шире — европейской культуры. Брейгель — не просто превосходный живописец, один из многих. Бельгийская литература Нового времени очень многому училась и у него, и у фламандской народной культуры, которую он так полно сумел отразить в своих картинах, что стал как бы ее символом. «Проделка Великого Мертвиарха», например, не только обыгрывает ряд брейгелевских сюжетов («Триумф Смерти», «Безумная Грета», «Страна лентяев»), но сама структурирована по законам живописного произведения, воздействует на зрителя системой зрительных образов (цветовых и графических). То же можно сказать о пьесах Мориса Метерлинка, который, по словам одного современного исследователя его творчества, «строит мир своей пьесы не как симфонию, где темы скрещиваются, пропадают и вновь возникают, а как картину, где пространство строго организовано силовыми линиями, перекличкой тональностей, гармонией ритмов и красок» (Postic М. Maeterlinck et le symbolisme. P., 1970. P. 115), — именно потому роль слова в его драматургии снижена. Кстати, и Метерлинк обращался к брейгелевским сюжетам (пьеса «Слепые», ранний рассказ «Избиение младенцев»). Двойное наследие Брейгеля, живописца и мыслителя, как мне кажется, повлияло также (может, не непосредственно, а через более позднюю голландскую живопись) на поэзию Эмиля Верхарна, которой свойственны интенсивно-эмоциональное восприятие природы (в частности, как у Брейгеля, интерес к годовому циклу и циклу человеческой жизни), «жанровость» (сцены из жизни народа, построенные на зрительных образах), тема города-спрута, перекликающаяся с брейгелевской темой Вавилона.[1]

Литература черпает сюжеты из живописных полотен — явление странное, чрезвычайно редкое. Конечно, и «Вавилонская башня», и «Слепые», и «Избиение младенцев» — сюжеты библейские; образы «Безумной Греты» и «Страны лентяев» связаны с фольклором (в первом случае — фламандским, во втором — общеевропейским); «Триумф Смерти» — сюжет средневекового искусства (народного театра, скульптуры, лубочных картинок); природный же годовой цикл изображался многими художниками и, в частности, мастерами книжной миниатюры. Однако в примерах, на которые я ссылаюсь, речь идет о влиянии брейгелевской трактовки этих сюжетов, брейгелевской системы визуальных образов. В чем же секрет воздействия этого художника? Собственно, ответу на этот вопрос и посвящена книга Роке.

Или, вернее, так: Роке ничего не объясняет, но пытается научить нас воспринимать зрительные образы (очень емкие по своей природе — вспомним, что, для того чтобы передать свои впечатления от одного женского портрета Лукаса Кранаха, нидерландскому режиссеру Полю Верхувену понадобилось создать целый фильм «Плоть и Кровь»), осуществив их перевод на язык образов словесных. Его книга — не биография, хотя читатель найдет в ней все имеющиеся на сегодняшний день сведения о небогатой событиями жизни Брейгеля. Скажем для начала, что характер книги в самом общем виде определяется многократно повторяющимися в ней «ключевыми словами»: songe — «сон»; rive — «греза»; vision — «видение»; voir — «видеть». Брейгель был сновидцем: его живопись так хороша, потому что, любуясь поверхностью вещей, он никогда на этом не останавливался; его пейзажи и другие картины придуманы, точнее, скомпонованы из отдельных элементов реальности, пропущенных через сознание художника. Роке воспроизводит эту процедуру: он — как бы в сновидении или грезах — сближается с Брейгелем, вступает с ним в диалог, чтобы понять его и сделать понятным для современного читателя. Его книга скомпонована из отдельных разрозненных элементов: описаний природы Нидерландов, различных исторических эпизодов, размышлений над картинами Брейгеля, собственных философских рассуждений (иногда вложенных в уста художника). «Никто не мог превзойти Брейгеля… в умении составлять композиции на манер Босха», — пишет Роке. Его собственная книга представляет собой «композицию на манер Брейгеля».

В главе четвертой Роке рассказывает, как, по его мнению, к Брейгелю приходил замысел картины, что служило первоначальным импульсом для ее написания:

(1) «Это начинается со своего рода видения — какое-то место, пейзаж…»;

(2) «Или же это начинается с цвета, с желания и предвкушения определенного цвета…»;

(3) «Бывает, что ты вдруг видишь будущую картину всю целиком, как сон, — а иногда это и происходит во сне…»;

(4) «Бывает и так, что все начинается с идеи. В основе таких вещей, как „Добродетели и Пороки“, „Изгнание мага Гермогена“… <…> лежит определенная мысль, они должны быть придуманы».

Роке строит свою книгу, используя все эти принципы, то есть он как бы иллюстрирует живописные приемы Брейгеля собственным письмом.

Принцип (4) Роке использует главным образом на «микроуровне» — уровне метафор. Разъясняя значение этого принципа в живописи и графике, он пишет: «Нужно уметь выбрать в любом действии самый выразительный момент, самый ясный и запоминающийся жест… Не просто экономно мыслить, но и экономно рисовать». Его собственные метафоры настолько точно соответствуют этому правилу, что превращают рассказ о художнике чуть ли не в поэтическое произведение:

пена — «слюна, выступающая в уголках губ по-стариковски болтливого моря»;

«…эти красные вымпелы, которые поначалу, увиденные с такой высоты, из такой дали, кажутся летящими мертвыми листьями в гризайле дождя» (гризайль — картина, написанная различными оттенками серого цвета);

«У комнаты больше нет ни стен, ни потолка! Как будто какой-то великан просто поднял дом вверх, убрал его из пределов видимости — так поднимают стеклянный колпак, прикрывавший блюдо с сыром»;

«Мертвецы терпеливо ждут, топчутся на месте. Они поднимутся в атаку по сигналу, а пока переговариваются друг с другом, сухо