многоопытного архангела.
Оттого мною решено (и таково же мнение Совета), что к этой операции отныне будет подключен также Колобуил. Нет, не тот архангел, которого ты знал (он почил в прошлом месяце), а его преемник, еще не сподобившийся достичь архангельского чина, но, учитывая недюжинные способности молодого адепта, не сомневаюсь, что этот высокий чин для него не за горами.
Совет решил, что ты не должен действовать с ним совместно, пусть каждый из вас выполняет свою часть дела, поэтому до поры лучше, чтобы он оставался невидимкой для тебя, так что не стану сообщать тебе его мирское имя. Предупреждаю тебя о нем лишь по одной причине: дабы ты, обнаружив вмешательство еще некоей силы, знал, что сие – также рука Ордена, а не козни каких-нибудь супостатов.
Не усматривай в этом признак недоверия к себе. Это скорее испытание для нового Колобуила, которому дóлжно доказать на деле, что он достоин архангельского звания. Вспомни, что когда-то при сходных обстоятельствах, действуя только в одиночку, ты и сам это звание обрел.
Тебе же, мой Хризоил, желаю успехов и долголетия.
Ниже стояла подпись магистра Ордена и оттиск его личной печати с обозначением высшего в архангельской иерархии звания: Уриил VIII.
Хризоил (здесь, в комнате "Синей Бороды", Виктор Арнольдович даже мысленно называл себя не иначе) растворил письмо в кислоте – он всегда прибегал только к такому способу уничтожения бумаг, поскольку и пепел в умелых руках может поведать многое, — и лишь затем задумался о прочитанном. В сущности, Уриил действовал по строгим орденским правилам – чтобы обрести архангельский чин, испытуемый должен был, действуя в одиночку, доказать, что он этого достоин, так было всегда на протяжении уже почти двух веков существования Ордена, четверть века назад и он сам, Хризоил, был подвергнут такому же испытанию. Странность заключалась в другом – никогда прежде неофит не получал задания, которое в данное время уже выполнял старший по чину. Отчего же сейчас магистр решил изменить этому правилу? Тут, право, было над чем поразмыслить. Имелась в письме и еще одна странность – даже, пожалуй, куда большая. Эта странность была в обращении магистра: "Мой верный архангел Хризоил". Это уж было точно нарушением традиций Ордена. Так было установлено еще в XVIII веке великим магистром Уриилом II – восемь высших, архангельских имен Ордена следовали одно за другим в строгом порядке от низшего к высшему. Низшим было имя Колобуил, высшим – Уриил, доступное лишь магистру. Между ними в иерархическом порядке шли: Иорданаил, Фонаил, Селафиил, Озоил, Регуил и, наконец, Хризоил – беспощадная десница Ордена в миру. Поэтому если вдруг оканчивал свой жизненный путь Колобуил, его место занимал кто-то не достигший архангельского чина, и тут все было верно. Если же покидал мир кто-либо из старших архангелов, то чины тех, кто стоял ниже его, подвигались на одну ступень. Таким образом, в высшие чины невозможно было возлететь сразу, как на крыльях, к ним дóлжно было продвигаться per pedes apostolorum.[2] Ну а случись что-то с нынешним магистром – ему, Хризоилу, проделавшему весь этот пеший путь, предстояло стать новым великим магистром Ордена Уриилом IX. Оттого и обращение к нему в посланиях нынешнего магистра всегда было особым: "Сын мой и преемник Хризоил". Отчего же сейчас это обращение изменилось? Скорее планеты стали бы двигаться не по эллипсам, а по каким-нибудь треугольным орбитам, чем изменились бы традиции Ордена. Нет, ошибиться магистр не мог. Отсюда могло следовать лишь одно: произошло нечто такое, отчего магистр вдруг перестал считать его, архангела Хризоила, своим преемником. И каким-то образом (он, Хризоил, это чувствовал, хотя объяснить себе не мог), каким-то образом сие было связано с новоявленным Колобуилом… В глубокой задумчивости он откинулся на стуле, привалившись спиной к стояку батареи. Несмотря на стоявшую в городе теплынь, батареи в его доме почему-то сейчас были горячие. Через несколько минут жар от стояка пробрался под пиджак и стал прихватывать спину. Вместо того, чтобы отодвинуться, Хризоил еще теснее прижался к стояку, ибо вместе с теплом в его спину проникла память. Точно так же тридцать лет назад солнечным днем сидел, прислонясь к горячему котлу со смолой, чумазый беспризорный мальчуган Федька, по прозвищу Федуло, и впрок запасался теплом в ожидании неминуемой грядущей зимы – быть может, последней в Федулином житье-бытье, поскольку пережить московские морозы, не имея крыши над головой – ну-тка попробуй-ка… Как и сейчас, обычно без спросу этот Федька забредал в его, Хризоила, жизнь. Ибо этим самым Федькой и был он сам, архангел Хризоил, беспощадная десница Ордена в миру, но только тридцать лет назад. Федька с Сухаревки… Федька-Федуло… Федька – голова как редька… И кто-то – судя по голосу, Минька Прыщ – издали кричал, дразнясь: — Эй, Федуло! В ухо надуло?..
Хризоил (здесь, в комнате "Синей Бороды", Виктор Арнольдович даже мысленно называл себя не иначе) растворил письмо в кислоте – он всегда прибегал только к такому способу уничтожения бумаг, поскольку и пепел в умелых руках может поведать многое, — и лишь затем задумался о прочитанном. В сущности, Уриил действовал по строгим орденским правилам – чтобы обрести архангельский чин, испытуемый должен был, действуя в одиночку, доказать, что он этого достоин, так было всегда на протяжении уже почти двух веков существования Ордена, четверть века назад и он сам, Хризоил, был подвергнут такому же испытанию. Странность заключалась в другом – никогда прежде неофит не получал задания, которое в данное время уже выполнял старший по чину. Отчего же сейчас магистр решил изменить этому правилу? Тут, право, было над чем поразмыслить. Имелась в письме и еще одна странность – даже, пожалуй, куда большая. Эта странность была в обращении магистра: "Мой верный архангел Хризоил". Это уж было точно нарушением традиций Ордена. Так было установлено еще в XVIII веке великим магистром Уриилом II – восемь высших, архангельских имен Ордена следовали одно за другим в строгом порядке от низшего к высшему. Низшим было имя Колобуил, высшим – Уриил, доступное лишь магистру. Между ними в иерархическом порядке шли: Иорданаил, Фонаил, Селафиил, Озоил, Регуил и, наконец, Хризоил – беспощадная десница Ордена в миру. Поэтому если вдруг оканчивал свой жизненный путь Колобуил, его место занимал кто-то не достигший архангельского чина, и тут все было верно. Если же покидал мир кто-либо из старших архангелов, то чины тех, кто стоял ниже его, подвигались на одну ступень. Таким образом, в высшие чины невозможно было возлететь сразу, как на крыльях, к ним дóлжно было продвигаться per pedes apostolorum.[2] Ну а случись что-то с нынешним магистром – ему, Хризоилу, проделавшему весь этот пеший путь, предстояло стать новым великим магистром Ордена Уриилом IX. Оттого и обращение к нему в посланиях нынешнего магистра всегда было особым: "Сын мой и преемник Хризоил". Отчего же сейчас это обращение изменилось? Скорее планеты стали бы двигаться не по эллипсам, а по каким-нибудь треугольным орбитам, чем изменились бы традиции Ордена. Нет, ошибиться магистр не мог. Отсюда могло следовать лишь одно: произошло нечто такое, отчего магистр вдруг перестал считать его, архангела Хризоила, своим преемником. И каким-то образом (он, Хризоил, это чувствовал, хотя объяснить себе не мог), каким-то образом сие было связано с новоявленным Колобуилом… В глубокой задумчивости он откинулся на стуле, привалившись спиной к стояку батареи. Несмотря на стоявшую в городе теплынь, батареи в его доме почему-то сейчас были горячие. Через несколько минут жар от стояка пробрался под пиджак и стал прихватывать спину. Вместо того, чтобы отодвинуться, Хризоил еще теснее прижался к стояку, ибо вместе с теплом в его спину проникла память. Точно так же тридцать лет назад солнечным днем сидел, прислонясь к горячему котлу со смолой, чумазый беспризорный мальчуган Федька, по прозвищу Федуло, и впрок запасался теплом в ожидании неминуемой грядущей зимы – быть может, последней в Федулином житье-бытье, поскольку пережить московские морозы, не имея крыши над головой – ну-тка попробуй-ка… Как и сейчас, обычно без спросу этот Федька забредал в его, Хризоила, жизнь. Ибо этим самым Федькой и был он сам, архангел Хризоил, беспощадная десница Ордена в миру, но только тридцать лет назад. Федька с Сухаревки… Федька-Федуло… Федька – голова как редька… И кто-то – судя по голосу, Минька Прыщ – издали кричал, дразнясь: — Эй, Федуло! В ухо надуло?..
PER PEDES APOSTOLORUM
…не беги опрометью от всего, пугающего тебя – бойся убежать от того, зачем призван самою жизнью.— …Федуло – в ухо надуло!.. Вдруг совсем рядом – взрослый голос: — Тебе что, правда в ухо надуло, парень? — А тебе, дядя, в другое место надуло? — спросил Федька с привычной, уже въевшейся в него, как смоляная сажа, грубоватостью и лишь затем приоткрыл глаза. Подошедший был, судя по виду, деляга тот еще: в бежевом плаще, в бежевой под цвет плащу фетровой шляпе, в начищенных башмаках. На эдакого всем скопом навалиться где-нибудь в подворотне, раздеть да продать все это здесь же, на Сухаревке, — мешков на пять картошки небось потянет, так и зиму можно перезимовать. Однако подумал об этом Федька так, безотносительно, в мечтаниях одних лишь. Ибо здоров же был этот Бежевый! Если к полдюжине таких горе-богатырей, как он, Федька, даже еще полдюжины наподобие Миньки Прыща прибавить, Бежевому с ними управиться – все равно что дюжину тараканов раздавить. Но на Федькину грубость Бежевый отозвался вполне даже миролюбиво: — Если правда надуло, — сказал он, — то пойдем, я тебе мазь дам согревающую, подлечишься. Наслышан был об эдаких добреньких дядечках Федька. Из их брата, беспризорников, одни, поддавшись на чужую доброту, уже Беломорканал роют, а над другими вообще вытворили такое, что подумать тошно. Плохо тут, в Москве, верилось в бесплатную доброту. Настоящие добренькие – он так полагал – те небось еще при царе Николашке все перемерли. Не для них времена нынешние. Впрочем, Бежевый был похож лицом на доброгоИз "Катехизиса…"
