проеме появился взрослый зинн.

Он обратился к ней, но его речь вовсе не была лишена модуляций, как у маленькой фотир. Судя по металлическому тембру, коммерческий хомосап проходил через скрытый переводчик.

— В этой части жилого комплекса нет подходящей для людей мебели, но если угодно, попробуйте воспользоваться в качестве сиденья петлей. Она рассчитана на вес зинна, а ваш выдержит тем более.

Корт села. При этом свесились ноги, и в памяти мигом всплыли качели. Ах, детство…

Наверное, вот так же любит качаться и местная детвора, еще не ведая, что ее народ обречен.

Зинн устроился в другой петле, его голова и все четыре конечности свесились в сторону Андреа, членистое туловище дотянулось до пола с другой стороны. Советнику поза показалась чудовищно неудобной, но ведь у зинна совершенно другая анатомия, нежели у человека. Судя по всему, собеседник не испытывал никаких неудобств.

— Меня зовут… — начал он, а затем последовала череда совершенно непривычных звуков. Тут и свист, и фырканье, и кряканье, а продолжалось это представление втрое дольше, чем у Первой Дани. — Я администратор проекта, который имеет прямое отношение к заключенному. Можете меня называть профессиональным титулом: Кормилец Узников.

У Андреа заколотилось сердце.

— Так вот, значит, кто я теперь? Узница?

В ее направлении склонилась серповидная голова.

— Считаете, могли бы таковой стать?

— Только не за сегодняшние прегрешения. Верно ли я догадываюсь: Первая Дань — ваш ребенок?

Программа-переводчик умела мало-мальски передавать иронию.

— В широком смысле слова это дитя нашего мира, в смысле же генетическом — да, это мое дитя.

— Смею заверить: если я, обменявшись с нею несколькими дружескими словами, нарушила какой-то закон, или табу вашего общества, или здешний дипломатический протокол, то случилось это без злого умысла, и я приношу свои извинения.

Полумесяц свесился набок, заморгали черные глаза, вся дюжина, один за другим, как будто зинн реагировал на невидимый для Андреа предмет, проплывавший поперек его лицевой впадины. Спустя секунду Кормилец Узников произнес:

— В вашей жизни было преступление. Против детей. Ах, так вот в чем дело?

— Да, я совершила преступление. Очень давно. Когда сама была ребенком.

— Расскажите об этом.

Слишком много в жизни Андреа Корт было охотников до тех кровавых подробностей, чтобы здесь и сейчас беспрекословно изложить старую историю.

— Уважаемый господин, мое прошлое ни для кого не секрет. Отчет о нем прибыл сюда вместе с моими верительными грамотами.

— Все-таки расскажите.

Как же хотелось посоветовать Кормильцу Узников, чтобы убирался к черту. Но она была слишком молодым и малоопытным дипломатом и не знала, где лежит граница дозволенного. Поэтому с тяжелым вздохом Андреа подчинилась и поведала о том бремени, которое ей суждено нести до конца жизни.

— Есть такая планета Бокай, а на ней маленькая утопическая община. Вот там-то я и родилась. Живут на этой планете только люди и бокайцы. Они очень схожи между собой, а потому неплохо ладят. Настолько; что даже помогают друг другу растить детей.

— Похоже, это интересно, — кивнул зинн. — Продолжайте.

— В общем, на планете царила тишь да гладь, но однажды ни с того ни с сего… Это можно назвать внезапным массовым помешательством. Наверное, какое-то воздействие окружающей среды, возбудитель психической активности, о котором мы не имели ни малейшего представления. Нам и теперь непонятно, в чем причина. Мы, люди, и наши соседи-бокайцы без всякого предупреждения передрались, друг убивал друга, супружеская пара — соседей, ребенок — ребенка. Когда это прошло, осталось совсем немного выживших, в том числе я.

Помедлив, Андреа уточнила:

— Мне тогда было восемь лет. По человеческим понятиям, это очень раннее детство.

— И вы тоже убивали?

— Да.

— Скольких?

— Отсылаю вас к официальным документам. Уверена, посол Вальсик окажет необходимое содействие.

— Вы помните, как это было?

— Я помню всю свою жизнь, каждую секунду бодрствования.

— И каково оно в ощущениях?

— Вы про убийство? — переспросила Андреа, с трудом веря собственным ушам.

— Да.

— О черт! Да какая разница, что ты при этом чувствуешь?

— Когда я считаю необходимым что-то узнать, я задаю вопросы.

Андреа вспомнила свое ухающее сердце, кровавые ладони. И как радостно было сознавать, что в крошечных пальцах она держит плоть взрослого бокайца. Того, в ком прежде души не чаяла.

— Когда я находилась во власти этого… даже не знаю, как назвать… ощущения были превосходными.

— А потом?

— Потом очень хотелось покончить с собой. Всякий раз, как вспоминала… Этот допрос в самом деле необходим?

Кормилец Узников будто не услышал.

— В дальнейшем вы когда-нибудь убивали разумных существ?

К сожалению, правдивый ответ был утвердительным. На весь остаток детства Корт получила эквивалент тюремного срока. Пару раз она была вынуждена принимать чрезвычайные меры против людей, отвечавших за ее охрану, но обращавшихся с подопечными детьми как самые настоящие чудовища.

— На такие вопросы я предпочитаю не отвечать.

— Это молчаливое признание вины?

— Нет, уважаемый господин, это молчаливое проведение черты между тем, о чем можно меня спрашивать, и тем, во что совершенно незачем совать нос. Если вы всерьез убеждены, что я намеревалась причинить вашему ребенку вред или что само мое присутствие представляет для него опасность, объявите меня персоной нон грата, выдворите с планеты, а впредь присматривайте за дочкой получше, чтобы вечерами не убегала из своей комнаты и не натыклась на бродящих по вашим владениям людей.

Кормилец Узников вылез из петли, медленно прошелся по кругу и снова посмотрел на Корт.

— Мы не обвиняем вас в попытке причинения физического ущерба ребенку.

— Тогда в чем проблема?

— Проблема связана с упадком нашей цивилизации. Так как мы крайне малочисленны, вся надежда на оставшуюся горстку детей. Каждый из них с младенчества понимает, что ему предстоит особая служба. Ваша беседа с ребенком, как бы она ни была невинна, могла внести в нашу задачу новые переменные, достаточно серьезные, чтобы сорвать процесс подготовки. Вот что нас беспокоит, советник… О чем вы говорили с Первой Данью, можно узнать?

Андреа была уже сыта этим допросом по горло.

— Я пребывала в плохом настроении, его причина вас тоже не касается. Она спросила, почему я плачу. Я ответила, что мои слезы — пустяк. Потом мы представились друг другу, и она сказала, что рада встретить человека, с