их и сложили они главы свои.
И разлетелись враны чёрные по землям славянским, сели хозяевами на наши выи. Отбирают потом нажитое, издеваются над каждым христианином да бесчестят наших девушек. И покоя нет ни старому, ни малому.
Но приходит край Господнему наказанию: пора нам вновь, как прежде, собирать люд славянский в единый кулак, пора сокрушить псов-захребетников!
Готовьтесь, дети мои к грядущим справедливым дням Божьего отмщения! Каждый верный станет песчинкою во длани Всевышнего, коей заметёт Он сам след чёрных захапников! Пусть же каждый чех, кто умеет держать оружие, к делу Божьему изготовится, не умеющий — пусть научится! От доходов всех и от имущества пусть лепту каждый выделит серебра и запасов, для святой войны пригодных!
Поклянёмся же на кресте, — тут аббат повелительно протянул руку к висящему на стене распятию, — что положим все силы и кровь свою на сие дело великое!
— Погляди, Максим, первый снег пошёл! — Жемчужноглазое чудо по имени Дашка влетело в трактир с улицы, расплёскивая воду из деревянных вёдер. Вот за что её люблю — так это за непосредственность восприятия мира. Впрочем, не только за это. — Прекрасно! Скоро похолодает, к нам больше народа станет захаживать: чего на улице носы морозить-то?! — Пойдём скорее смотреть! Ну, что ты будешь делать с эдаким «электровеником» в юбке? Хочешь — не хочешь, ан надо идти смотреть. Отложил скалку, которой раскатывал крутое тесто для лапши, вытер руки убрусом, ещё раз помешал плавящийся в горшочке сыр — не дай бог, подгорит! — и выполз из помещения на свет божий. По глазам резануло белизной покрывшего всё тонюсенького слоя снега, уже нарушенного кое-где цепочкам людских и лошадиных следов, жёлтыми лужами конской мочи и кучками навоза. Что вы хотите: на завтра назначена ярмарка и в богоспасаемый Жатец хлынули приезжие не только из ближней округи, но и издалека — из Моравии, Праги, Силезии… Так что и без того не блещущие чистотой улицы стали ещё более загаженными, чем всегда. Европа, одним словом! Ну, да ничего: после того, как построю новый дом на купленном недавно участке поближе к рынку, мне, надеюсь удастся обеспечить минимальный уровень комфорта. Водопровод и электричество пока что недоступны, но простейшую канализацию и тёплую уборную в проект уже заложил. Конечно, за месяцы, проведённые в Средневековье, пришлось приспособиться к неудобствам, но как ни поверни — организм привык к удобствам века двадцать первого. Кроме того — всё-таки семья намечается… Ну да, семья. А что такого? Все мы живые люди, вот у нас с Дашуткой потихоньку-полегоньку дело зашло о свадьбе. Скоро оглашение, потом — обручение в комплекте с обязательным для будущих молодожёнов постом, ну, а далее и — под венец… А что? Чем я не жених? Комплекции моей здесь многие могут позавидовать, с лица, обратно же, не урод, да и в кошельке серебро позвякивает, и золотишка малость найдётся. Промеж всего прочего — ещё и главный кухарь: какая девушка откажется? Только полная дура. А Дашка моя на дуру никак не похожа: и умница, и красива той славянской красотой, от которой в наше время весь мужской Запад завывал в восторге. И хоть молодая совсем — пятнадцать — но тут порядки иные: в семнадцать девушка уже перестарком считается, а в двадцать, коль не замужем, так одна дорога — в монастырь. Но до такого возраста в одиночку мало кто дотягивает, разве что совсем страхолюда или напрочь гулящая, каковых на весь город не более полудесятка может, и наберётся, и то вряд ли. А что до хозяйственности — так руки у девчонки золотые, вот только хлопотлива излишне, порой останавливать приходится. Такой поток энергии плещет, что, кажется, у неё внутри как минимум, небольшая электростанция смонтирована. Совсем небольшая, не мощнее БратсГЭС… Что до мнения родни — так и тут всё нормально: Житка Костекова к роли будущей тёщи отнеслась с пониманием, благо, зять — не пройдисвит какой-то, а крепкий хозяин, следовательно, семейству прибыток. А Зденек, ученик мой, а по совместительству — будущий шурин — вовсе мне в рот смотрит: я ж его не только кулинарным премудростям обучаю (чего по первому году ученик ни от одного мастера не добьётся — традиции тут такие), но и по жизни помогаю в меру возможности. Недавно вон принялся арифметике по десятичной системе обучать — в общепите без цифири никак не возможно! Учит, старается. — Ладно, Дашка, пойдём в дом. Ещё дел невпроворот: скоро народ на торгу проголодается, к нам потянется перекусить, а у нас ещё сырный суп с лапшой не готов и сом не пожарен, которого по темноте рыбник привёз. Тем сомом человек двадцать до отвала закормить можно, фунтов под девяносто потянул. Рыбник, зараза, знает, к кому везти, чтоб точно купили. Так что пошли. — Отстранился, пропуская девушку в помещение. — Какая встреча! Ты ли это, Макс Белов? — выехавший из-за поворота улицы пан на караковой лошади радостно машет рукой. Вот уж кого никак не ожидал увидеть! — Я это, пан Чернин, я! Какими ветрами в наши края Вас занесло? Заходите ко мне, милости просим! — Нет, мастер Белов, недосуг мне. Дела. Но если удастся — сегодня после часа шестого заеду отведать твоей стряпни! Жди! Переведя коня на рысь, Павел Чернин, рыцарь из Бржедицкого Градца, неведомо зачем оказавшийся так далеко от дома, скрылся за углом, я же вновь вернулся на кухню. Спустя немного времени стали появляться первые на сегодня посетители. Сначала, как обычно, пришли нищие: пара увечных воинов, неспособных себя прокормить, имея одну рабочую руку с тремя пальцами на двоих, безъязыкая мадьярка, появившаяся в городе месяца три назад и четверо детей переселенцев с бывших польских земель, в одночасье лишившиеся обоих родителей: отец их утонул на рыбной ловле, мать же слегла от какой-то болезни и так и не поднялась… Зденек вручил им по солидному, хотя и зачерствевшему за ночь ломтю серого хлеба и наполнил заранее подготовленные горшочки с нарисованным знаком трактира вчерашней недоеденной ухой и выпроводил из заведения. Горшки к вечеру всё равно вернут, иначе больше никогда ничего не получат. Спрашивается, зачем прикармливать попрошаек? Причин много. Во-первых, они не виноваты в свалившихся несчастьях, во-вторых — пока не построено новое здание с лёдником в подвале, хранить готовую пищу попросту негде. Ну, а кроме того, земля, как известно, слухом полнится, а дополнительная реклама «Кресту и Чаше» не помешает. Потом потянулись серьёзные клиенты: приезжий куркуль с торга, несколько подмастерьев — пивовар и портные, странствующий кармелит брат Томаш, уже две недели харчующийся в моём
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
— Погляди, Максим, первый снег пошёл! — Жемчужноглазое чудо по имени Дашка влетело в трактир с улицы, расплёскивая воду из деревянных вёдер. Вот за что её люблю — так это за непосредственность восприятия мира. Впрочем, не только за это. — Прекрасно! Скоро похолодает, к нам больше народа станет захаживать: чего на улице носы морозить-то?! — Пойдём скорее смотреть! Ну, что ты будешь делать с эдаким «электровеником» в юбке? Хочешь — не хочешь, ан надо идти смотреть. Отложил скалку, которой раскатывал крутое тесто для лапши, вытер руки убрусом, ещё раз помешал плавящийся в горшочке сыр — не дай бог, подгорит! — и выполз из помещения на свет божий. По глазам резануло белизной покрывшего всё тонюсенького слоя снега, уже нарушенного кое-где цепочкам людских и лошадиных следов, жёлтыми лужами конской мочи и кучками навоза. Что вы хотите: на завтра назначена ярмарка и в богоспасаемый Жатец хлынули приезжие не только из ближней округи, но и издалека — из Моравии, Праги, Силезии… Так что и без того не блещущие чистотой улицы стали ещё более загаженными, чем всегда. Европа, одним словом! Ну, да ничего: после того, как построю новый дом на купленном недавно участке поближе к рынку, мне, надеюсь удастся обеспечить минимальный уровень комфорта. Водопровод и электричество пока что недоступны, но простейшую канализацию и тёплую уборную в проект уже заложил. Конечно, за месяцы, проведённые в Средневековье, пришлось приспособиться к неудобствам, но как ни поверни — организм привык к удобствам века двадцать первого. Кроме того — всё-таки семья намечается… Ну да, семья. А что такого? Все мы живые люди, вот у нас с Дашуткой потихоньку-полегоньку дело зашло о свадьбе. Скоро оглашение, потом — обручение в комплекте с обязательным для будущих молодожёнов постом, ну, а далее и — под венец… А что? Чем я не жених? Комплекции моей здесь многие могут позавидовать, с лица, обратно же, не урод, да и в кошельке серебро позвякивает, и золотишка малость найдётся. Промеж всего прочего — ещё и главный кухарь: какая девушка откажется? Только полная дура. А Дашка моя на дуру никак не похожа: и умница, и красива той славянской красотой, от которой в наше время весь мужской Запад завывал в восторге. И хоть молодая совсем — пятнадцать — но тут порядки иные: в семнадцать девушка уже перестарком считается, а в двадцать, коль не замужем, так одна дорога — в монастырь. Но до такого возраста в одиночку мало кто дотягивает, разве что совсем страхолюда или напрочь гулящая, каковых на весь город не более полудесятка может, и наберётся, и то вряд ли. А что до хозяйственности — так руки у девчонки золотые, вот только хлопотлива излишне, порой останавливать приходится. Такой поток энергии плещет, что, кажется, у неё внутри как минимум, небольшая электростанция смонтирована. Совсем небольшая, не мощнее БратсГЭС… Что до мнения родни — так и тут всё нормально: Житка Костекова к роли будущей тёщи отнеслась с пониманием, благо, зять — не пройдисвит какой-то, а крепкий хозяин, следовательно, семейству прибыток. А Зденек, ученик мой, а по совместительству — будущий шурин — вовсе мне в рот смотрит: я ж его не только кулинарным премудростям обучаю (чего по первому году ученик ни от одного мастера не добьётся — традиции тут такие), но и по жизни помогаю в меру возможности. Недавно вон принялся арифметике по десятичной системе обучать — в общепите без цифири никак не возможно! Учит, старается. — Ладно, Дашка, пойдём в дом. Ещё дел невпроворот: скоро народ на торгу проголодается, к нам потянется перекусить, а у нас ещё сырный суп с лапшой не готов и сом не пожарен, которого по темноте рыбник привёз. Тем сомом человек двадцать до отвала закормить можно, фунтов под девяносто потянул. Рыбник, зараза, знает, к кому везти, чтоб точно купили. Так что пошли. — Отстранился, пропуская девушку в помещение. — Какая встреча! Ты ли это, Макс Белов? — выехавший из-за поворота улицы пан на караковой лошади радостно машет рукой. Вот уж кого никак не ожидал увидеть! — Я это, пан Чернин, я! Какими ветрами в наши края Вас занесло? Заходите ко мне, милости просим! — Нет, мастер Белов, недосуг мне. Дела. Но если удастся — сегодня после часа шестого заеду отведать твоей стряпни! Жди! Переведя коня на рысь, Павел Чернин, рыцарь из Бржедицкого Градца, неведомо зачем оказавшийся так далеко от дома, скрылся за углом, я же вновь вернулся на кухню. Спустя немного времени стали появляться первые на сегодня посетители. Сначала, как обычно, пришли нищие: пара увечных воинов, неспособных себя прокормить, имея одну рабочую руку с тремя пальцами на двоих, безъязыкая мадьярка, появившаяся в городе месяца три назад и четверо детей переселенцев с бывших польских земель, в одночасье лишившиеся обоих родителей: отец их утонул на рыбной ловле, мать же слегла от какой-то болезни и так и не поднялась… Зденек вручил им по солидному, хотя и зачерствевшему за ночь ломтю серого хлеба и наполнил заранее подготовленные горшочки с нарисованным знаком трактира вчерашней недоеденной ухой и выпроводил из заведения. Горшки к вечеру всё равно вернут, иначе больше никогда ничего не получат. Спрашивается, зачем прикармливать попрошаек? Причин много. Во-первых, они не виноваты в свалившихся несчастьях, во-вторых — пока не построено новое здание с лёдником в подвале, хранить готовую пищу попросту негде. Ну, а кроме того, земля, как известно, слухом полнится, а дополнительная реклама «Кресту и Чаше» не помешает. Потом потянулись серьёзные клиенты: приезжий куркуль с торга, несколько подмастерьев — пивовар и портные, странствующий кармелит брат Томаш, уже две недели харчующийся в моём