академиком. И Дьяконов не был. Предоставим потомкам решать, кто из нас какого ранга. Кому статую в университетском коридоре, кому бюстик, кому портрет маслом, а кому — забвение. Боюсь, что от последнего не спасет самая пышная коллекция академических титулов.

Лирический «Интернационал»

Анатолий Вершик

Посвящается Рите

Хотя и близилась весна и шел апрель, но все же шло и скучнейшее комсомольское собрание курса. На лицах большинства из почти ста присутствующих студентов читалось только одно: «Когда, наконец?» И вот, действительно, председательствующая встала и сладким голосом объявила «Собрание закрыто. Есть предложение спеть «Интернационал»».

В те давние коммунистические времена пением «Интернационала» заканчивались только районные и более крупные партийные конференции, не ниже. Но в строго ранжированном политическом этикете комсомольцам давалась скидка, поощряющая их рвение в подражании старшему брату, поэтому предложению никто не удивился.

Все с радостью и облегчением встали, и вдруг, на полсекунды ранее, чем открылись рты почти всех присутствующих, две группы парней, сидевшие в разных концах аудитории, одновременно, слаженно и радостно грянули на мотив «Интернационала»:

Конечно, они договорились заранее и прекрасно подготовились, — и ведь, действительно, стихи замечательно подходят к мотиву. Проверьте. Какое-то время шок был столь велик, что пели только они, но потихоньку, к четвертой строчке к ним присоединилось еще несколько смельчаков. Основная масса с запозданием затянула «Вставай ...», и, хотя получился ералаш, партия хулиганов была слышнее всех. Многие вообще ничего не поняли и испуганно озирались. А некоторые, наверное, подумали, что слова партийного гимна недавно были изменены, но им об этом не сообщили. Какое-то осторожное возмущение основной массы усиливалось. И все-таки, спев первую строфу, эти нахалы запели вторую.

Но все кончилось столь же неожиданно, как и началось. Допев вторую строфу, хулиганы во весь голос, еще громче, по всем правилам запели припев

и при постепенно затухающем возмущении ортодоксальной части присутствующих все присоединились к ритму припева. Волнение большинства, что и следующие куплеты будут новыми, — не оправдались, дальше все пелось по канону, и пение благополучно добралось до конца. Нельзя ведь прерывать исполнение гимна! Более того, после всего раздались традиционные аплодисменты — это тоже была тогдашняя традиция партийных песнопений.

И вдруг все обратили внимание, а кое-кто заметил это еще и ранее, еще до конца пения, что.

Но, прежде, чем сказать, что «это», я должен объяснить важную вещь. Дело в том, что председательствующая, она же секретарь комсомольской организации курса, была миленькой, если не сказать красивой, девушкой. Она приехала учиться из провинции, очаровательно наивная и простодушная. Поэтому отчаянные ловеласы курса писали ей официальные заявления в комсомольскую организацию с признаниями в любви и прочими глупостями.

А теперь вернемся к собранию. К концу пения стало видно, как все ниже опускается головка председательствующей, как все больше краснеет ее личико. А к «...с «Интернациона-а-алом» воспрянет род людской» люди из первых рядов увидели, как чистые слезы капают из её глаз на председательский стол.

Мы никогда не узнаем правды о причине этих слез. Очень может быть, что эти стихи уже читал ей кто-то из числа буйных обормотов, и чтение имело успех, и теперь она опасалась не столько политического резонанса, сколько боялась за судьбу этого чтеца. Не знаем и не узнаем этого никогда.

Но финал был поистине драматическим. Мгновением после окончания пения к столу вышел студент из демобилизованных, учившийся с нами, но старше всех в полтора раза. Он был членом партии и посещал не только партийные, но вообще все собрания — профсоюзные, комсомольские, членов кассы взаимопомощи и даже кружка по изучению азбуки Морзе. Подняв руку, он сказал: «Неизвестная группа негодяев довела до слез председателя собрания. Мы не можем позволить, чтобы на мотив партийного гимна пелись пусть и неплохие, но все же стихи Лермонтова».

Зал грохнул. Такого подъема настроения после комсомольского собрания не было никогда. И даже никакого разбирательства не было.

А наша милая секретарь скоро вышла замуж. Да-да, за того демобилизованного.

Анатолий Вершик, 1997 г.

Из новых стихов

Михаил Кацнельсон