байдарки шарахались в разные стороны, уступая дорогу важному «Бегемоту».

— Пап, какие теперь обязанности у юнги? — спросила Наташа.

— Две, — сказал папа и обнял её свободной рукой. — Смотреть вокруг широко раскрытыми глазами и задумываться.

С берега много чего не увидишь

Наташа смотрела, задумывалась, и ей показалось, что они плывут обратно в город. После Кировских островов, зелёных и совсем загородных, пошли высокие дома, заводы и гранитные набережные. «Бегемот» плыл под мостами, и наверху страшно грохотали трамваи. Снизу знакомые мосты казались вдвое громаднее. Глядя на переплёт балок, Наташа вдруг подумала, как много нужно человеческого труда и умения, чтобы перекинуть через реку такую прочную и надёжную дорогу, которая к тому же и очень красивая.

А Мартын забрался в спасательный круг и лежал смирно, не подавая голоса. Он вздыхал о потерянной домашней жизни, и представлялось ему, верно, что ждут теперь бедного пса лишь страхи и муки.

Кончилась тихая река Средняя Невка. Катер вышел в Неву; сразу задул ветер с запада, а по Неве катились волны вспять, и «Бегемота» закачало с борта на борт.

— А с берега не видно, что наша Нева такая широченная, — удивилась Наташа, оглядывая простор невского рейда.

— С берега много чего не увидишь… — задумался папа. — Когда-то, дочка, я семь лет смотрел на звёзды каждую ночь. Исключая, конечно, ночи пасмурные, но это не делает большой разницы. Эх, да что там… — проговорил папа, махнул рукой и закурил сигарету.

— В самом деле, что там? — заинтересовалась Наташа. — Для какого важного дела ты смотрел на звёзды каждую ночь?

— В открытом море нет никаких указателей пути. А знать свой путь требуется постоянно, иначе приплывёшь не туда. Штурман смотрит на звёзды, каждая из которых занимает на небосводе определённое место. Вроде как светофор на перекрёстке или маяк на берегу. По этим маякам и определяет человек свой путь в море.

Наташа зажмурилась и представила себе огромное, совершенно пустынное море, укрытое чёрной бархатной ночью, и только звёздочки мерцали в дальней вышине.

— Пап, а трудно научиться определять свой путь? — спросила Наташа.

— Это даётся нелегко, — ответил папа.

Казалось, что город никогда не кончится

Весь день он тянулся по обоим берегам зубчатыми каменными линиями, но когда солнце за спиной опустилось совсем низко, берега зазеленели и на них появились деревянные дома.

Наташа устала стоять. Заныли ноги, заболела спина. Она ушла в каюту и прилегла на диван. Руки её отяжелели, и лень было прогнать нахального комара, противно звеневшего над ухом. Глаза совсем слиплись, и вместо каюты Наташа очутилась в берёзовом лесу, по которому прыгали белки и бегали ёжики. Из-за корявой берёзы вылез лохматый медведь с бочкой под лапой и сказал человеческим голосом: «Эй, хочешь мёду?» — «Благодарю вас, медведь, — ответила Наташа, — у меня есть мороженое». И в самом деле, в руках оказались два стаканчика с фруктовым, и один она отдала медведю. Медведь сел на бочку, слопал мороженое и закусил стаканчиком. «Вкуснеющая пища! — одобрил медведь. — Мерси вас». — «Пожалуйста, — сказала Наташа. — А как называется это место?» — «Это место называется „Далеко“» — объяснил медведь. «Тут у вас красиво», — похвалила Наташа. «Да уж, не обижаемся», — сказал медведь, и тут вдруг скрылось солнышко стало пасмурно, прогудел торопливый шмель и попрятались белки. Всё стало как-то не так. Наташа переполошилась и проснулась.

Слышался плеск воды. В каюте было тихо и почти темно.

Наташа выбежала наверх.

Был уж глубокий вечер. «Бегемот» упёрся носом в берег. Над ним косо уходил вверх тёмный лесистый склон. Босой папа в подвёрнутых брюках привязывал к дереву канат.

— Что теперь должен делать юнга? — спросила Наташа.

Папа перебросил сходню с берега на борт и поднялся на катер.

— Юнга должен стать коком и сварить кофе, — сказал он и полез в мотор.

Наташа сварила кофе. Тепло от плитки шло в каюту.

Потом они сидели рядышком за столиком, пили кофе и ели бутерброды. Ярко светила лампочка, и в каюте было всё равно как дома. Только такой хорошей тишины дома никогда не бывает. В тишине, не нарушая её, крякали тайные ночные птицы, шуршала вода под песчаным берегом, тикал бессонный мотор на другой стороне, плыл над миром отдалённый гудок, доносился шелест листьев леса и звучало ещё что-то, непонятное, никогда не слышанное и похожее на музыку. Ни один голос родной земли не мешал другому и не перебивал его.

— Какая чудесная тишина, — прошептала Наташа.

Загрохотала сходня, взметнулась занавеска, и явился Мартын. Он хмуро повёл носом: мол, без меня лопаете?

— Бродяга ты, и никакого режима не признаёшь, — укорила Наташа, но всё-таки выдала собаке еды.

Папа закурил и вышел из каюты.

Наташа достала простыни, подушки и одеяла.

Она аккуратно постелила постели и сказала:

— Папа будет спать здесь, а я здесь… Пап, ты у меня самый хороший на свете, только часто нарушаешь порядок и не слушаешься, вроде Мартына…

Вернулся папа, выключил свет и сказал:

— Ложимся, малыши.

Один малыш уже давно лежал на своём коврике и сопел.

Наташа обняла подушку, прижалась к ней лицом. Стало как-то тревожно оттого, что она такая счастливая. Не приснилось ли всё это, как тот медведь с человеческим голосом и бочкой под лапой?

Она широко раскрыла глаза. Нет, всё на месте — и полочки над ней, и тишина, и едва светящаяся занавеска на окне, и узкий диван…

Она отодвинула занавеску и видела лунную реку и тёмный, сонный лес, и провисший причальный канат…

— Пап, а лес и река любят меня так же, как я их люблю? — спросила Наташа.

— Наверное, они любят нас больше, чем мы их, — ответил папа.

Давайте решать

Преимущества длинных дорог заключаются в том, что длинные дороги безопасны. А короткие дороги таят разные каверзы. Иначе зачем было бы людям проводить длинные дороги? Ходили бы и плавали себе по коротким.

Приблизительно так рассуждал папа, стоя за штурвалом. Наташа слушала его и кое-что понимала. А чего не понимала — выпускала за ненадобностью из правого ушка, потому что папу она слушала левым.

Мартын делал вид, что всё понимает.

Тем временем «Бегемот» проходил мимо заводов, посёлков, складов, пристаней, и не было ни одного не обжитого человеком клочка земли. А Нева становилась всё шире,