Мяч от его удара срезался в собственные ворота. Пятый гол!..

Сильный удар в лицо валит Санчо на землю. Перед глазами — разноцветные круги, в голове — шум. Сквозь шум он слышит:

— Бегемот! Мазила! Кости переломаю!..

Это кричит Ленька. А это кто кричит?

— Не смей бить! Слышишь? Не смей!..

А, это девчонка. Судья.

А теперь уже не разобрать, кто и что кричит, все слилось в сплошной гам. Санчо открыл глаза. Перед опешившим Ленькой стоят и размахивают руками ребята в желтых майках.

— Как ты смеешь!..

— Колонизатор!..

— Хватит, поиздевался!..

— Хоть тронешь пальцем!..

— И стекла, скажешь, не ты насовал?..

Санчо с трудом проглатывает подступивший к горлу комок. Отнимает руку от носа — пальцы в крови.

А на поле, будто в какой-нибудь Аргентине или Перу, со всех сторон сбегаются люди. И все кричат на Леньку, и все жалеют Санчо.

Он поднимается на ноги, рассматривает свою окровавленную ладонь: «Ага, дрожишь! Со мной так храбрый был! Вредитель!» В глазах Санчо вспыхивает ненависть. Он разжимает губы и громко произносит слова, которые ему кажутся самыми страшными для Леньки:

— Шпион! Вредитель! — А потом добавляет: — Это он набросал стекла!

— Что болтаешь! — Ленька рванулся к нему, но тут же обмяк.

— Не болтаю! Взял у меня бутылку и разбил. Я потом много маленьких осколков нашел. А больших не было.

Негодующий гул словно вдавил Ленькину голову в плечи. Он ни на кого не смотрит. Он хочет поскорее уйти, спрятаться. И перед ним в конце концов расступаются.

Провожаемый холодными и презрительными взглядами, Ленька, мелко семеня ногами, уходит.

Витька, который с этой минуты перестал быть Санчо, остается вместе с ребятами.

Продолжать футбольную встречу не имело смысла. Исход и так ясен. Пятый гол забит за восемь минут до конца матча. К тому же капитан команды «Черные стрелы» трусливо и бесславно бежал с поля.

Какими мы будем

Вот и кончаются каникулы. Завтра уезжать в город.

Завтра начнется новая жизнь, новые дела и заботы. Немножко грустно. Все-таки славно провели лето. Жаль расставаться.

А может, еще и потому грустно, что скоро осень. Ее первые признаки уже видны. Вон, на березе, среди зеленых листьев, золотится желтый лист. И не такая вода в реке. Не манит желанной прохладой. Хоть солнце и вовсю светит, но, как раньше, уже не греет.

Данка, Эдик и Костя шли берегом реки. У обрыва остановились. Эдик посмотрел на отливающую голубым воду, грустно пошутил:

— Может, сальто напоследок покрутим?

— Нет уж, — покачала головой Данка, — оставим до будущего лета.

— А верно, почему бы нам не приехать сюда на следующее лето? — Эта мысль показалась Эдику просто замечательной. Сразу и грусть рассеялась.

— И напишем Василию Николаевичу письмо, — добавила Данка. — Может быть, приедет хоть на неделю. И пусть покажет пленку. Интересно, как получились…

Василий Николаевич — это Белов. Письма от него они так и не дождались. Зато повидали его самого.

Встреча произошла дней через пять после знаменитого футбольного матча. В тот день они все трое с утра были на речке. Вернувшись с купания, Костя и Эдик расстались с Данкой, чтобы пойти пообедать. Не успели они еще вымыть рук, как в калитку влетела Данка.

— Мальчики! Дядя Вася приехал! Уже два часа у нашей хозяйки сидит. Пошли скорей!

Они его сразу узнали — плечистый, русые волосы зачесаны назад, на лбу, возле виска, шрам.

— А-а, — поднимаясь навстречу ребятам, сказал Белов. — Как же, помню: футболисты. Какой тогда был счет — 300 на 200?

— Что вы, — смущенно ответил Костя. — Всего 28:19. В его пользу, — и показал на Эдика.

Белов был человеком веселым, то и дело шутил, улыбался. Лишь когда в руках у него оказался пожелтевший листок с клятвой, он посерьезнел, высокий лоб отчетливо перерезали три морщины.

— Да, та самая, — вздохнув, проговорил он.

Потом листок с клятвой долго рассматривала Марья Антоновна, и все вытирала украдкой слезы. Неизвестно, сколько бы она просидела так, вглядываясь в знакомые буквы, написанные рукой сына, да вспомнила, что пора накрывать на стол.

Костю и Эдика усадили обедать с ними.

За обедом Белов вспоминал всякие эпизоды из времен далекого детства, и выходило, что они с Костей Коробко и Андрейкой Репиным были самыми обыкновенными мальчишками и ничего геройского в них не замечалось. А когда Белов со смехом рассказал о себе, как однажды, убегая от дворняжки, он во всей одежде растянулся в луже, то Эдик, смеясь вместе со всеми, невольно подумал, что он-то не побежал бы от уличной собачонки. Не испугался бы.

И Данке как-то странно было слышать эти забавные рассказы. Мысленно она давно нарисовала себе его образ: человек решительный, смелый, преодолевающий любые трудности. А тут: убегал от собаки, бултыхнулся в лужу…

«Что же клятва? — думала Данка. — Так и забыта? Ничего не дала в жизни?»

Но за обедом она так и не решилась задать эти вопросы.

Допив чашку киселя, Белов поблагодарил хозяйку и взглянул на часы:

— В моем распоряжении — час сорок минут. Ну, молодые люди, как мы используем это время?

— Идемте на ту лужайку? — предложила Данка.

— Правильно, — закивали Эдик и Костя.

— Великолепно! Наши желания совпадают. Кстати, я с удовольствием истрачу на вас пять метров пленки. — С этими словами Белов достал из портфеля кинокамеру.

Ребята оторопели. А лицо Эдика расплылось в улыбке. «Видали, — словно говорил он, — я не ошибся. Пусть Белов не Чухрай, но все-таки снимает фильмы».

— Моя давняя страсть, — сказал Белов. — Особенно когда приходится бывать за границей. Всегда беру с собой.

Эдик, конечно, сразу поинтересовался, где он бывал за границей.

— Да кое-где был, — ответил Белов.

Во дворе он принялся снимать Марью Антоновну. Смущаясь, она отмахивалась рукой и говорила: «Да будет, полно». А он не слушал и снимал.

— Спасибо, Марья Антоновна, — опуская аппарат, сказал Белов. — Отличные должны получиться кадры. — Затем он обнял старушку, расцеловался с ней и пообещал непременно как-нибудь побывать у нее снова…

На лужайке, у берез, Белов осмотрел комья копаной земли, уже поросшие травой, и, хитровато щуря глаза, спросил:

— Значит, бутылку нашли случайно?

И такое у него было понимающее, лукавое выражение лица, что сразу стало ясно: запираться бесполезно. Пришлось рассказать о всех своих приключениях, таинственных ночных слежках, о том, как оказались на чердаке в плену.

Белов хохотал до слез. А потом попросил показать, где и как нашли они бутылку.

Эдик увлекся. Начал тыкать воображаемой стальной пикой в землю и только