Второму Германскому телевидению. Сейна, прежде кандидат в члены Центрального комитета Коммунистической партии ЧССР, член президиума Национального собрания социалистической Чехословакии, начальник секретариата Министерства обороны и одновременно первый секретарь партийной организации Министерства обороны, перебежал на Запад уже в конце февраля 1968 года. Четыре года он молчал и теперь впервые выступил перед западной общественностью. Американское правительство вскоре после его бегства охарактеризовало экс-генерала как самого высокого по званию и самого ценного перебежчика за последние двадцать лет. Перед камерами ЦДФ он рассказывал о военных планах и стратегии Варшавского договора по отношению к НАТО. Сейна предостерегающе указывал на то, что дальней целью советской военной и блоковой политики было содействовать победе коммунизма во всей Европе. В то время для западной общественности это утверждение должно было звучать малоубедительно по следующим причинам: знания генерала Сейны как человека из внутреннего круга Варшавского договора были четырехлетней давности и датировались еще эпохой Холодной войны. Но за прошедшее с момента его побега время Советский Союз прилагал все усилия ради созыва международной конференции по европейской безопасности. Ситуация в разделенной Германии тоже стала менее напряженной благодаря переговорам представителей обоих немецких государств в Эрфурте и Касселе, подписанию Четырехстороннего соглашения по Западному Берлину (сентябрь 1971 года), Соглашения о транзитном сообщения (декабрь 1971 года) и Договора о транспортном сообщении (май 1972 года).

Будущее, кажется, принадлежало мирному сосуществованию между системами противостоящих блоков. И высказывания Сейны теперь плохо вписывались в эту картину. Он утверждал, будто бы Советский Союз планировал с помощью дезинформации, саботажа и военного давления спровоцировать в западноевропейских странах кризисные ситуации, чтобы сделать возможным захват власти в них просоветскими элементами. Разведывательные службы государств Варшавского договора, продолжал Сейна в своем интервью, за последние годы создали диверсионные подразделения, которые в кризисных ситуациях должны были применяться в глубоком тылу противника для достижения упомянутых советских целей. Например, в 1968 году в ГДР прошли учения таких подразделений, на которых отрабатывалась выброска воздушного десанта в ФРГ. Похожее происходило также на тактических учениях «Влтава» в ЧССР в 1965 году. Там такие диверсионные подразделения тренировались для так называемого вмешательства в целях обеспечения нейтралитета Австрии. Под этим, по словам Сейны, подразумевалась оккупация Австрии в случае определенной военно-политической ситуации. То, что говорил тогда Сейна, было, пожалуй, так же малопонятно многим людям на Западе во всей полноте значения сказанного, как и использованный беглым чешским генералом термин «диверсия», который почти не был известен в западном словоупотреблении. Взгляд в уголовный кодекс ГДР или в специальные словари ГДР был бы полезным для понимания этого слова:

«Как преступление против ГДР диверсия согласно параграфу 103 УК ГДР включает в себя разрушение, вывод из строя, повреждение или устранение машин, технических или военных устройств, объектов и оборудования, зданий, сооружений транспорта или связи, используемых в экономике видов сырья или изделий, документов исследований и науки или других важных для построения социализма или для обороны предметов и материалов с целью нанесения вреда народному хозяйству или оборонной мощи ГДР».

Итак, Сейна обвинил спецслужбы стран Восточного блока в том, что они форсировали такие действия против государств Западной Европы. В 1972 году это хоть и казалось невероятным ввиду политики разрядки, но, тем не менее, соответствовало фактам. По меньшей мере, в том, что касается советского КГБ и МГБ ГДР, такие проекты, которые выходили за рамки чистого планирования, могут сегодня быть доказаны с помощью сохранившихся документов МГБ. Советский КГБ уже в шестидесятые годы создал так называемую специальную службу, которая должна была особенно в ситуациях обострения напряженности и в случае войны, но также и в мирное время действовать против определенных целей — как объектов, так и людей — в экономической, военной и политической инфраструктуре западных стран с использованием террористических действий самого разнообразного вида. К таковым действиям относились, например, саботаж, похищения, взятие в заложники и убийства. Также и МГБ, начиная с начала шестидесятых годов, подготавливал c этой целью на секретных учебных базах «специальные оперативные группы» для «ведения специальных боевых действий в оперативной области». Под «оперативной областью» (или оперативной зоной) на жаргоне МГБ называлась Федеративная Республика Германия. Ответственным за эти действия было служебное подразделение МГБ, которое существовало под меняющимися названиями между 1964 и 1988 года в сфере управления рабочей группы министра (РГМ): С 1964 по 1974 это был отдел IV / 2, с 1974 по 1978 отдел IV/S, с 1978 по 1988 РГМ/С, с 1988 по 1989 отдел XXII.

Пока представители обоих немецких государств вели переговоры по соглашениям, которые привели затем к заключению знаменитого Договора об основах взаимоотношений между ФРГ и ГДР в 1972 году, МГБ интенсифицировало свои действия для ведения тайной войны против Федеративной Республики. Мирное сосуществование для ответственных представителей генералитета МГБ было лишь особенной формой классовой борьбы. В этой ситуации считалось необходимым, как констатировал, например, в 1972 году ответственный за планирование диверсий руководитель РГМ Альфред Шольц, подготовить оперативные группы к действиям против Федеративной Республики в начальном периоде войны. Такие «действия» должны были, по его словам, включать, среди прочего, разрушение целевых объектов инфраструктуры и индивидуальный террор.

Возможная интерпретация такой позиции состояла, вероятно, в том, что очевидно для стратегов МГБ от внешней разрядки исходила особая угроза для режима СЕПГ. Никак иначе нельзя объяснить также и обострение репрессий Штази внутри ГДР в семидесятые годы.

К этому нужно добавить, что такие партийные и спецслужбистские кадры как Шольц уже на основании своей биографии были естественно и искренне преданы сталинистскому образу мыслей. В их силовой логике, где главным вопросом был вопрос «кто кого», вопреки публичным мирным заверениям само собой разумеющимся представлялось втайне продолжать проводить агрессивное планирование ради окончательной