— Какое мне было дело до ее романов!
— И еще у вас выпало из памяти, что потом, после того как вы выпили рюмочку по дороге, вас обуяло желание зайти в цветочный магазин и послать ей пять лилий.
— Это была шутка.
— В котором часу это было?
— Не имею представления.
— Но это были лилии...
— Совершенно верно.
— Господин доктор Шаад!
— Это правда.
— Что еще у вас выпало из памяти?
Прогулки по окрестностям тоже, конечно, не помогают.
— К сожалению, господин Шаад, то, что вы вчера заявили в полиции, — неправда: вы прибыли в Рацвиль не пешком. К сожалению! Иначе вы не оказались бы сейчас здесь, в больнице.
— Нет...
— Вы наехали на дерево.
— Да, признаюсь...
— А дорога вообще была не скользкая, даже не мокрая. Вы опять сказали неправду, господин Шаад, и на асфальте не было палой листвы, ведь сейчас лето, вам стоит только открыть глаза, и вы увидите за окном зеленые листья.
— Как так не пешком...
— Вы чувствуете, что кто-то держит вас за руку?
— Да
— Вы знаете, кто держит вас за руку?
— Женщина.
— Почему вы не открываете глаза?
Все кругом белое, бесформенное и белое.
— Почему вы поехали именно в Рацвиль?
— Это моя родная деревня.
— Верно, господин Шаад, но почему вам понадобился унтер-офицер именно рацвильской полиции, когда вы вдруг решили сделать признание, что вы убили Розалинду Ц.? Ведь вы могли это сделать в любом полицейском участке.
— Но я был в Рацвиле.
— Вы давно уже не бывали в Рацвиле, вы ведь едва узнали деревню. По меньшей мере у двух человек вы справлялись, Рацвиль ли это. В гостинице «У медведя», где вы пили черный кофе после минеральной воды, вы рассказали хозяину, что прибыли в Рацвиль пешком, хотя ваша голубая машина стояла у церкви.
Утром она стояла у гравийного карьера.
Как и всегда, когда вы гуляете...
— Совершенно верно.
— Возможно, вы хотели прогуляться, вполне возможно. Но, вероятно, вы передумали, господин Шаад, и вернулись к машине, чтобы поехать в Рацвиль. Вы этого не помните?
— Я вдруг оказался в Рацвиле.
Согласно полицейскому донесению, вы были совершенно трезвы, когда появились у унтер-офицера Шлюмпфа. Через два часа вас отпустили — ровно в семнадцать десять, опять-таки трезвого. И вы не стали заходить в гостиницу «У медведя», чтобы выпить чего-нибудь, или в гостиницу «Под короной» — это по времени было бы невозможно: авария произошла в двадцати девяти километрах от Рацвиля, меньше чем через четверть часа после того, как вас отпустили из общинного управления Рацвиля; для этого вам пришлось бы ехать со скоростью сто двадцать километров в час.
— Это был бук?
— Почему вы решили наехать на дерево?
— Правду, и ничего кроме правды.
— Это был не бук, а сосна, господин доктор, вне всяких сомнений; по-видимому, вы уже и раньше собирались наехать на дерево, один раз вы увидели липу, потом, возможно, бук.
— А это была сосна...
— Да.
— А это были лилии...
— Вы опять говорите о другом, господин Шаад... Что касается вашего признания: понял ли вообще этот унтер-офицер, о чем вы ему говорили? Или вам пришлось рассказать всю историю убийства и про удушение галстуком, и только тогда он надел на вас наручники?
— Ему было это неприятно.
— Он знал о Розалинде Ц.?
— Я даже не заметил, как он защелкнул наручники. Мы вместе ходили в школу, унтер-офицер Шлюмпф и я; правда, в разные классы, унтер-офицер Шлюмпф на год моложе меня.
— Когда вы заметили наручники?
— Он только все время повторял: господин доктор. Если это правда, господин доктор, я должен составить протокол, господин доктор, если это правда, господин доктор, вы должны подписать этот протокол.
— И вы это сделали...
— Без наручников.
— Что было дальше?
— Я почувствовал облегчение.
— Вы почувствовали облегчение...
— Правду, и ничего кроме правды.
— Что вы испытали, господин Шаад, когда сидели один в караульном помещении и заметили наручники?
— Мне невозможно было закурить...
— Когда же вы вспомнили, что совершили преступление, господин Шаад, причем изложили все так подробно, как записано в этом протоколе? Вы забыли только о женском гигиеническом пакете во рту жертвы.
— Наручники совсем легкие...
— Когда унтер-офицер через некоторое время вернулся и повел вас не к тюремной машине, а в общинное управление, в так называемую комнату бракосочетаний, где с вас сняли наручники, — о чем вы думали там, когда вам пришлось снова ждать?
Мне нечего было курить...
— Вы помните, кто-то вошел в комнату бракосочетаний, чтобы поговорить с вами с глазу на глаз?
— Да.
— Это был секретарь общины.
— Он понял, что мне нечего курить, и предложил сигареты — а остального он так и не понял.
— Вы помните, что он вам говорил?
— Что мое признание ложно.
— Это вы помните?
— Он даже не стал читать протокола, этот молодой человек, а когда я попросил его все-таки прочесть, он бегло пробежал его глазами и вернул мне, вот и все.
— Ваше признание, господин Шаад, ложно.
— Он так и сказал.
— Преступник — греческий студент, его зовут Никос Грамматикос, в данное время он находится в кантональной тюрьме.
— ...
— Говорите громче, господин Шаад, мы не можем разобрать, что вы говорите, господин, Шаад.
— Вы наехали на дерево.
— И это была сосна!
— Господин Шаад, вы могли разбиться насмерть.
— ...
— Почему вы не открываете глаза?
— ...
— Господин Шаад, операция прошла удачно.
— ...
— Что вы сказали?
— ...
— Мы не понимаем, господин Шаад, что вы хотите сказать.
— ...
— Почему вы сделали это признание?
— ...
— Вас мучают боли.
[1] Прощайте(фр.).