приходился ручной пулемет все из тех же святошинских трофеев.

С криками: «Ура!», «Да здравствует советская власть!», «За Щорса!», «За батька!» — бросилась рота на Крещатик, поливая улицу сплошным пулеметным дождем. Облился кровью Крещатик, получая новое боевое крещение.

Ни одна из десятка баррикад не устояла перед, этим неистовым порывом отчаянной, героической роты. Через Бессарабку, не останавливаясь и не задерживаясь, пробежали богунцы к Лысой горе, имея конечной задачей отбить Лукьяновскую тюрьму.

А артиллерия из Святошина не замолкала.

Колбаса прислушивался к ней опытным ухом и по направлению звука разрывов рассудил, что там уже имеется чье-то разумное руководство: очевидно, Михута подошел к Святошину. Прикинув в уме расчет расстояния, Колбаса уверился еще более в догадке.

«Должен прийти, коли не дурак!» — подумал он.

Михута же не медлил ни минуты, услышав звуки артиллерии в киевском направлении. То, что разрывов не было слышно, между тем как слышны были звуки выстрелов, давало ему возможность сделать правильный вывод: кто-то отсюда долбит Киев.

— А кому же долбить Киев, как не нашим? Значит, долбит Киев Колбаса.

— Обовъязково, что Колбаса берет Киев!

— Слушать мою команду, богунцы! Сниматься, строиться, шагом направо — марш бигом!

И бегом примчался к Святошину по звуку выстрелов Михута. На пути встретил его скакавший во весь дух на тяжелом артиллерийском коне Сапитон.

— Поспешай, поспешай, Михута… наши Киев взяли! Да закрепить нет возможности: город большущий!..

— Давай коня сюды, — взял его коня Михута, — ты и пешком, пацан, подбежишь! Фурс, передаю тебе строгое приказание: не сбавлять ходу… вперед с пулеметом! А я доспею на место, надо закрепить положение.

— Катай! — махнул Фурс и крикнул: — Не сбавляй ходу, богунцы, разуйся!

Он спросил на бегу Сапитона:

— Пистон, а скажи, пожалуйста: таки наши в Киеве?

— Вот тебе вопрос! А где ж нам и быть, богунцам? — ответил Сапитон.

Михута подоспел к артиллерии — и вовремя: Касьян понятия не имел, куда ему стрелять теперь, потому что связь вдруг прекратилась, должно быть связистов прикололи, телефон Гоциса перестал работать.

Михута забежал на станцию и стал звонить в Киев, чтобы разведать что можно. Ему удалось связаться с деникинской базой и выведать, что бой на Крещатике закончен, красные заняли центр. К вокзалу из города до сих пор ходу нет. Он все время под перекрестным артиллерийским огнем. Запасные составы выведены из строя. Депо разбито снарядами. Главные силы («наши!») задерживают красных на Еврейском базаре, — любезно сообщали деникинцы.

— Значит, бей по Еврейскому базару, — командовал Михута. — Вот туда-то я и двину теперь свое наступление. Должно, что наши прошли вдоль Крещатика к Лукьяновке, не иначе как им туда дорога: политических освободить надо в первый черед.

А в то время Колбаса со своей ротой уже открывал ворота Лукьяновской тюрьмы, в которую деникинцы за две недели своего хозяйничанья в Киеве успели набросать около трех тысяч людей, и вооружал их, создавая свой собственный батальон.

Ему уже давно пора было стать во главе батальона, да не было случая: старые командиры в Богунском полку были на своих местах, а Захарий приехал с Денисом только в конце мая.

ВПЕРЕД, ТОЛЬКО ВПЕРЕД!

Михута ворвался со своим батальоном на Еврейский базар и опрокинул деникинцев снова к Крещатику, откуда бил отступивших Колбаса, уже имеющий полный, вооруженный «Лукьяновский батальон» из только что освобожденных политических узников.

Деникинцы рассеялись по городу, спрятались в домах и принялись стрелять из окон. Началась упорная борьба за каждый угол, за каждый дом.

Деникинцы к этому времени поняли свою ночную, ошибку, поняли, что части Красной Армии, взявшие ночью город, немногочисленны, и решили отсиживаться и отбиваться.

Надо сказать, что в Киеве сосредоточивались отборнейшие офицерские части деникинской армии; сопротивление было упорное.

Каждую пядь земли, каждую щель, каждый квартал приходилось брать штыком под пулями.

Роговец прискакал верхом к Святошину со стороны полка, чтобы проверить правильность донесения разведки о взятии Киева одним батальоном.

Костя Левкович, за эти два дня превратившийся в заправского артиллериста, доложил ему, что Киев взят попервоначалу одной Девятой ротой против четырех деникинских корпусов и сейчас, мол, батальон Михуты стремится закрепить за собой город.

Роговец, весело расхохотавшись, понесся в Киев в сопровождении конной разведки и, прискакав на плошадь Богдана Хмельницкого, застал там богунцев, расположившихся на отдых. Роговец подъехал к пьедесталу памятника и, став чуть ниже Богдана, прокричал:

— Товарищи, вас обнимает Щорс, наш бессмертный товарищ! Ведь это он привел нас в Киев, и это он глядит на вас сейчас гордыми глазами! Вы исполнили данную вами клятву: «Там, где ступал Щорс, там навсегда будет наша свободная советская украинская земля!» И Киев, столица древнерусской земли, взятая Щорсом, навеки будет нашей столицей. Мы ж, богунцы, сподвижники вот этого всадника, Богдана Хмеля, завещавшего как зеницу ока беречь единство братских народов — русских и украинцев… Вы деретесь, как тигры, и вы достойны зваться щорсовцами, так как это самое гордое звание для украинского бойца! Товарищи, передышка кончена. Враг может окружить нас. Пока подойдет полк, нам надо выйти на Брест-Литовское шоссе, чтобы не дать врагу воспользоваться имеющимися там артиллерийскими складами…

Только в это время командование отдало полку опаздывавший на два дня приказ: «Взять Киев, занять мост через Днепр и выйти на Бровары».

Полк стал двигатья согласно приказу. Другие части богунской бригады не подоспели вовремя на помощь.

Противник успел обойти полк и сбить части, стоявшие в районе Святошина.

Пришлось отступать из города. С наступлением ночи полк стал, отстреливаясь, отходить. Противник стал бить по отступающим цепям залпами. Произошло некоторое замешательство, и полк разорвался на две части. Одна часть полка прорвалась через цепь противника, занявшего Святошино, а другая отступила влево, на местечко Борщаговку.

Последняя оказалась занятой знаменитым по своим погромам деникинским волчанским отрядом. Пользуясь ночной темнотой, богунцы с криком «ура» кинулись на волчанцев, которые от неожиданности бросились бежать, оставив богунцам четыре орудия, пулеметы и оседланных лошадей.

На рассвете деникинцы пытались снова захватить Борщаговку, но это им не удалось. Богунцы с боем вывезли оттуда все захваченное у волчанцев