- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (108) »
перед октябрьскими днями из Финляндии. Видал его начисто выбритого. А уж потом видел только издали в Смольном. Тут как будто бородка у него чуть уже отросла, но не совсем как на портрете.
— Давай, браток, рассказывай про Ленина: каков он собой… Ведь вот он-то для нас главный, самый дорогой человек, какой когда-нибудь рождался на свете…
— Это ты верно, братишка, и в самую точку говоришь, — сказал, весь разом посветлев лицом, матрос. — Самый дорогой для трудового народа человек, какой когда-нибудь рождался на свете.
— А ты, часом, не балтиец, братишка? — спросили его.
— Балтиец, точно. Хоть я не с «Авроры», но к «Авроре» был, как у нас по-флотски говорится, «пришвартован». Я с миноносца «Прозорливого».
— Ну?.. Расскажи…
— Да что сказывать-то? Всего рассказать нет возможности. А коротко, должно, уже вы, братки, сами все знаете: газеты читали.
Ну, расскажи. Слыхано-то слыхано, а все ж быль, как говорится, лучше сказки.
— Ну, тогда слухайте, не перебивайте.
— Был я делегатом Центробалта с «Прозорливого» на «Авроре» с рапортом, и как есть в тот час, когда «Аврора» дала свой боевой залп — сигнал к штурму. А до того в тот же день был с докладом и в Смольном, и с Ильичем встретился; до этого видал его в апреле месяце, когда он из-за границы вернулся (об этом я уже вам сказывал), — ну, тогда он был с бородой и усами, а тут вдруг бритый. Товарищ вот верно тут его наружность обрисовывал. И встретился я с ним в коридоре Смольного; я к нему — а он мне навстречь сам идет. «Где тут, говорю, комната товарища Ленина?» Я в первый-то момент его и не узнал самого. «А вот пойдемте, товарищ, со мной, вы, верно, ко мне с Центробалта?» (А у меня на рукаве нашивки с буквами «ЦБ».) Зашли в комнату. «Ну, говорит, докладывайте: с чем к нам?» Я ему доложил, что, мол, все корабли Центробалта на Неву прибыли в полном боевом порядке и благополучно пришвартовались, отрапортовали командному кораблю «Аврора» и ждем дальнейших ваших личных указаний. «Подтвердите комиссару «Авроры»: в девять часов ждать светового сигнала с Петропавловской крепости. Цвет сигнала знаете?» — спросил. «Так точно, красный», — отвечаю. «Да, красный, — говорит, сощурился на меня и улыбнулся, букву «р» он как-то мягко выговаривает. Ну, а залп штурму холостой, конечно. Остальное в зависимости от обстоятельств». Живой из живых человек. Это видать по всему: что ни скажет он, слушаешь, и все в точку бьет. В самую что ни есть нужную точку. Как есть отец родной. Весь народ понимает, как сквозь нашинское общее сердце прошел… — Как в моем ночевал! — отозвался какой-то кудрявый солдатик, да так важнецки лукаво прищурился и блеснул огоньком в глазу, что Денису на миг показалось в этой его лукавой усмешке что-то схожее даже с самим Ильичем. Вот, гляди, сейчас он подмигнет: мол, знай наших, русских людей! — Революция свое дело для народа выполнит сполна. Ведь кто нас ведет-то? Ленин. Человек, словом, нашего всенародного ума, в целый океан простором мысли. Недаром он к нам, морякам, к первым обратился. Ведь первый-то удар пролетарской революции с «Авроры» был, — скрепил свое мнение матрос, широко поведя рукой. — Ну, вот я вам, братки, все и обрисовал. А бить нашим кораблям прямой наводкой так и не пришлось по берегу. Махнул этот самый «главноуговаривающий» белой юбкой сестры милосердия: переоделся, слышь ты, в дамочку с пенсне на носу, да и скрылся, как крыса, в подземном подвале, — так мы его и не нашли после штурма в Зимнем. Я сам видел всех временных этих министров, восемь человек лично в Петропавловку под замок в равелин доставил; но этой «главной насекомой на солдатских шинелях», как его на фронте ваш брат солдат звал, так мы и не нашли! Смылся. — Уползла вошь будто за солдатский воротник. Подь поищи теперича! — Она еще непременно где-нибудь объявится — эта гадалка-трепалка, зуда навязчивая… — Ну, где уж ей, — отозвались другие в отсеке. — После бани да еще с веником— не заест! — Заесть не заест, а на чей-нибудь собачий хвост репьем вцепится и, где ни есть, чудой-юдой продажной обернется!.. — Это верно, что собачьих хвостов еще промежду людей хватает. — Ну и как же, командор ты наш «прозорливый», дело чем кончилось? — спросил бородач моряка. — А полной победой, товарищ, — усмехнулся тот, — сам знаешь. — Да это вестимо, что победой. Как иначе? А вот ты насчет штурма нам рассказывай все в подробностях. Ведь как ни победа, а без штурма с врагом победу, как говорится, не добудешь. Вот ты и рассказывай нам: как вы, братцы-флотцы балтийцы, с Невы на крутой берег выбрались? Я ведь тоже, дарма что в пехотной шинели, а по природе водяной. Кто с Волги-реки — морякам земляки! — По делегатскому поручению мотался я с корабля на берег да с берега опять на корабль; и в штурм попал, как говорится, по нечаянности: призадержался малость на берегу. А мне было поручено досмотреть, чтоб все министры временные в целости были взяты и на руки сданы под замок, как небитая посуда. Вот я все гадал-догадывал, как в Зимний ворвались: кто тут гад да кто нам не рад. Общий хохот одобрил острым словом сдобренную речь моряка. — Я все насчет того «пенсне» интересовался; мне этого самого «главноуговаривающего» хотелось за воротник самому, слышь, взять. Ну, по секрету признаюсь: угадай я его — я б ему это пенснишко меж скул навек вдавил. Не попался. Я его физиономию добре изучил. Да, вишь ты, на сестер милосердия при штурме не имел сердечного желания засматриваться. Может, он мимо меня гофрированною милкою и шмыгнул где в коридоре: ведь комнат-то одних в Зимнем этом дворце точный счет точь-в-точь «тысяча и одна ночь». А в последней комнате и голова с тебя прочь! Опять звонкий хохот одобрил шутку моряка. — Ну, это к сказке присказка, а быль-то будет, знать, покороче. Штурмом с берега с бортовым повреждением взяли Зимний. Одна «Аврора» подала шестидюймовым залпом голос, а прочие корабли промолчали. Кабы дали они со всех бортов, на берегу и города бы не осталось! А имущество ведь — все дворцы да торцы в городе Петрограде трудом-потом народным сложены и мощены еще со времен Петра-шкипера, у нас в Кронштадте памятник ему стоит. К чему ж без нужды огород разорять: на нем еще и наша народная овощь вырастет. Для себя мостили-строили, как знали, — не иначе. — Это конечно! — поддержали слушатели рассказчика. — А все-таки поковыряли кой-какую царскую мебелишку? По возможности не трогали. Один морячок, чудак-то, царю безносому на портрете штыком в пузо ковырнул. Ну, его тут же одернули: оставь, мол,
РАССКАЗ НАУМА ТОЧЕНОГО, МАТРОСА С МИНОНОСЦА «ПРОЗОРЛИВЫЙ»
— Был я делегатом Центробалта с «Прозорливого» на «Авроре» с рапортом, и как есть в тот час, когда «Аврора» дала свой боевой залп — сигнал к штурму. А до того в тот же день был с докладом и в Смольном, и с Ильичем встретился; до этого видал его в апреле месяце, когда он из-за границы вернулся (об этом я уже вам сказывал), — ну, тогда он был с бородой и усами, а тут вдруг бритый. Товарищ вот верно тут его наружность обрисовывал. И встретился я с ним в коридоре Смольного; я к нему — а он мне навстречь сам идет. «Где тут, говорю, комната товарища Ленина?» Я в первый-то момент его и не узнал самого. «А вот пойдемте, товарищ, со мной, вы, верно, ко мне с Центробалта?» (А у меня на рукаве нашивки с буквами «ЦБ».) Зашли в комнату. «Ну, говорит, докладывайте: с чем к нам?» Я ему доложил, что, мол, все корабли Центробалта на Неву прибыли в полном боевом порядке и благополучно пришвартовались, отрапортовали командному кораблю «Аврора» и ждем дальнейших ваших личных указаний. «Подтвердите комиссару «Авроры»: в девять часов ждать светового сигнала с Петропавловской крепости. Цвет сигнала знаете?» — спросил. «Так точно, красный», — отвечаю. «Да, красный, — говорит, сощурился на меня и улыбнулся, букву «р» он как-то мягко выговаривает. Ну, а залп штурму холостой, конечно. Остальное в зависимости от обстоятельств». Живой из живых человек. Это видать по всему: что ни скажет он, слушаешь, и все в точку бьет. В самую что ни есть нужную точку. Как есть отец родной. Весь народ понимает, как сквозь нашинское общее сердце прошел… — Как в моем ночевал! — отозвался какой-то кудрявый солдатик, да так важнецки лукаво прищурился и блеснул огоньком в глазу, что Денису на миг показалось в этой его лукавой усмешке что-то схожее даже с самим Ильичем. Вот, гляди, сейчас он подмигнет: мол, знай наших, русских людей! — Революция свое дело для народа выполнит сполна. Ведь кто нас ведет-то? Ленин. Человек, словом, нашего всенародного ума, в целый океан простором мысли. Недаром он к нам, морякам, к первым обратился. Ведь первый-то удар пролетарской революции с «Авроры» был, — скрепил свое мнение матрос, широко поведя рукой. — Ну, вот я вам, братки, все и обрисовал. А бить нашим кораблям прямой наводкой так и не пришлось по берегу. Махнул этот самый «главноуговаривающий» белой юбкой сестры милосердия: переоделся, слышь ты, в дамочку с пенсне на носу, да и скрылся, как крыса, в подземном подвале, — так мы его и не нашли после штурма в Зимнем. Я сам видел всех временных этих министров, восемь человек лично в Петропавловку под замок в равелин доставил; но этой «главной насекомой на солдатских шинелях», как его на фронте ваш брат солдат звал, так мы и не нашли! Смылся. — Уползла вошь будто за солдатский воротник. Подь поищи теперича! — Она еще непременно где-нибудь объявится — эта гадалка-трепалка, зуда навязчивая… — Ну, где уж ей, — отозвались другие в отсеке. — После бани да еще с веником— не заест! — Заесть не заест, а на чей-нибудь собачий хвост репьем вцепится и, где ни есть, чудой-юдой продажной обернется!.. — Это верно, что собачьих хвостов еще промежду людей хватает. — Ну и как же, командор ты наш «прозорливый», дело чем кончилось? — спросил бородач моряка. — А полной победой, товарищ, — усмехнулся тот, — сам знаешь. — Да это вестимо, что победой. Как иначе? А вот ты насчет штурма нам рассказывай все в подробностях. Ведь как ни победа, а без штурма с врагом победу, как говорится, не добудешь. Вот ты и рассказывай нам: как вы, братцы-флотцы балтийцы, с Невы на крутой берег выбрались? Я ведь тоже, дарма что в пехотной шинели, а по природе водяной. Кто с Волги-реки — морякам земляки! — По делегатскому поручению мотался я с корабля на берег да с берега опять на корабль; и в штурм попал, как говорится, по нечаянности: призадержался малость на берегу. А мне было поручено досмотреть, чтоб все министры временные в целости были взяты и на руки сданы под замок, как небитая посуда. Вот я все гадал-догадывал, как в Зимний ворвались: кто тут гад да кто нам не рад. Общий хохот одобрил острым словом сдобренную речь моряка. — Я все насчет того «пенсне» интересовался; мне этого самого «главноуговаривающего» хотелось за воротник самому, слышь, взять. Ну, по секрету признаюсь: угадай я его — я б ему это пенснишко меж скул навек вдавил. Не попался. Я его физиономию добре изучил. Да, вишь ты, на сестер милосердия при штурме не имел сердечного желания засматриваться. Может, он мимо меня гофрированною милкою и шмыгнул где в коридоре: ведь комнат-то одних в Зимнем этом дворце точный счет точь-в-точь «тысяча и одна ночь». А в последней комнате и голова с тебя прочь! Опять звонкий хохот одобрил шутку моряка. — Ну, это к сказке присказка, а быль-то будет, знать, покороче. Штурмом с берега с бортовым повреждением взяли Зимний. Одна «Аврора» подала шестидюймовым залпом голос, а прочие корабли промолчали. Кабы дали они со всех бортов, на берегу и города бы не осталось! А имущество ведь — все дворцы да торцы в городе Петрограде трудом-потом народным сложены и мощены еще со времен Петра-шкипера, у нас в Кронштадте памятник ему стоит. К чему ж без нужды огород разорять: на нем еще и наша народная овощь вырастет. Для себя мостили-строили, как знали, — не иначе. — Это конечно! — поддержали слушатели рассказчика. — А все-таки поковыряли кой-какую царскую мебелишку? По возможности не трогали. Один морячок, чудак-то, царю безносому на портрете штыком в пузо ковырнул. Ну, его тут же одернули: оставь, мол,
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (108) »