глаз. Хотел подбежать и помочь, только затем, чтобы коснуться ее руки, но не мог пошевелиться. Девушка довольно долго возилась с фалинем, потом укоризненно взглянула на Ботвида и сказала: «Может, все-таки пособите мне?» Ботвид подбежал, развязал тугой узел. Девушка подхватила свои юбки, осторожно их приподняла, показав на миг красные подвязки, и шагнула в лодку. Потом снизу вверх посмотрела на Ботвида, который как истукан таращился на нее, улыбнулась и оттолкнула лодку от пристани. Когда она поднимала и опускала весла, ее пышная грудь под белой косынкою тоже поднималась, и при каждом гребке из-под юбок выглядывали маленькие ступни. Если б оказаться там, вместе с нею! — думал Ботвид. Что ему помешало? Он представлял себе, как бы покраснел, если б она рассердилась и отвергла его просьбу составить ей компанию, а что она бы рассердилась, он полагал весьма и весьма вероятным. Ведь она взяла лодку и выплыла на озеро, чтобы побыть в одиночестве, здесь нет никаких сомнений. Лодка медленно скользила вперед, покрывая водную гладь морщинами, красное солнечное зарево, светившее девушке прямо в лицо, сгладило мелкие угловатости черт, воспламенило взор, окрасило щеки нежно-розовым румянцем — сделало ее поистине лучезарной. Вот она перестала грести, чуть взволнованная вода успокоилась, было так тихо, что биение собственного пульса и ток крови по жилам отдавались в ушах у Ботвида тихим звоном, но тут вдруг тишина разрушается, из лодки летит песня, эхом отзывается от берега, — птицы, которые уже расположились на ночлег, просыпаются, а монахи влезают на стену, чтобы посмотреть кто нарушил их покой. Песня была чудесная. Ботвид ни когда прежде ее не слыхал и слова разбирал с трудом. Начиналась она так:

Девушка допела последнюю строчку и засмеялась, раз, другой, будто хотела хорошенько расслышать эхо, что откликалось от кручи Хельсингеберга. Ботвидом завладело странное чувство. «Ах, поздно, как поздно встаете же вы, молодые!» — эти слова звучали укором его молодому сердцу и душе, а «что ж спите вы, люди честные?» — призывом пробудившейся юности к веселью и радости жизни. Когда же певунья перешла к заключительной строфе о бездыханной девушке, которую нашли в речных порогах, куда ее завлек Водяной, в Ботвиде заговорила совесть, и он поворотил домой, чтобы не заманила его в глубину прекрасная озерная сирена, она ведь уже увела его сердце от небесных помыслов, и по ее милости его с позором отстранили от работы как недостойного писать образ Пресвятой Девы. Словно тень, он поплелся обратно в замок. А там со ступенек крыльца бросил взгляд на монастырь — вся братия выставила головы над стеною, слушая песню, — и обратился к Господу с мольбою проклясть дурную женщину, которая нарушала мир Пресвятой Девы Марии и тревожила верных ее слуг.

И вот, стоя в благочестивой задумчивости, он услыхал прямо за спиною, возле самого уха, низкий мужской голос:

— Здесь томиться без толку, ничего не выстоишь. Пойдем-ка, Ботвид, сыграем в триктрак.

Это был старый привратник, который обнял его за плечи и повел в комнату, где у открытого окна была разложена тавлейная доска. Ботвид словно попал к старику в полон — хотел пойти к себе, предаться молитве, а все же охотно остался внизу. Скоро шашки застучали-загремели по сосновому ящичку. Ботвид проигрывал, по причине рассеянности. Невольно он рассматривал руки старика, ища в них сходства с ее руками, спрашивал себя, не напоминают ли о ней нос и глаза, и с радостью отметил, что уши у старика маленькие. Но невольно рассматривал и комнату. Явно не старикова, очень уж миловидная да нарядная.

— Сейчас мне выпадет пятерка, — сказал привратник и встряхнул кости в кубке.

Ботвид воспользовался случаем, взглянул на потолок и увидел, что он разрисован цветами.

— Пальцы прочь! — рявкнул старик и выбросил кости.

Ботвид тоже сделал ход и при этом обратил внимание на стальное зеркальце, висевшее за спиною у старика. В зеркальце отражалась часть противоположной стены, украшенной тканым ковром, остатком давних и лучших времен.

— Сосредоточься, не то быть тебе биту, — подзадоривал старик.

Ботвид посмотрел на шашки, которые надобно было взять в руки, и некоторое время следил за игрой. Но потом невольно опять отвлекся. Опять устремил взгляд в зеркало. И одновременно ощутил как бы прикосновение теплого ветерка к затылку и волосам, вытянул шею и увидал в зеркальце над своим плечом глубокие черные глаза, которые в упор глядели на него. Он как раз собирался выбросить кости, но рука так дрожала, что кости скатились на пол.

— Принеси-ка кружечку пива, Мария, — сказал старик, — парнишка-то вовсе ослаб, ему надобно подкрепляющее.

Ботвид встал, чтобы поднять кости, лег на половик и ненароком коснулся руки девушки, которая тоже бросилась их подбирать. Он так и остался на полу — потерял сознание. Старик отнес Ботвида в его комнату, положил на кровать и укрыл целой кучей одеял и меховых шкур — в конце концов парень начал потеть и задремал.

— Чудной нынче народ, — сказал привратник сам себе, сидя подле кровати. — Как увидят юбку, враз обмирают. В моей юности было по-другому! Говорят, все идет вперед. Может быть, да вот люди-то наверняка идут вспять, это точно.

Потом он велел согреть большую кружку крепкого пива с полынью и иссопом и влил этот напиток в полумертвого Ботвида, который тотчас уснул крепким сном.

* * *

Наутро, когда Ботвид открыл глаза, в комнату уже проникало солнце. Сначала он не мог припомнить ни о чем грезил, ни что произошло накануне вечером. Но ощущал во всем теле приятное тепло, и вялость в мышцах исчезла. Оглядевшись, он увидал, что власяница, которую он не снимал три месяца кряду, висит на спинке стула. Это удивило его. Однако когда заметил пивную кружку, он все понял и все вспомнил! Он, значит, был не в себе, играл с привратником в триктрак, имел греховные мысли о девушке, что пела песню. А ведь хотел написать для благочестивой братии Пресвятую Деву. В ужасе Ботвид вскочил с кровати, пал ниц перед образом Мадонны, что стоял в стенной нише, и замер на голом каменном полу, вознося молитвы. Дрожащий, он так и лежал на полу, когда дверь отворилась и вошел молодой человек, одетый как итальянский щеголь, при шпаге, в разрезном платье с золочеными пуговицами, с ранцем за плечами, который он скинул на пол. Голова большая, с густыми короткими волосами, подчеркивающими мощные углы и линии черепа;