горные лыжи. — Мне снова стало смешно.

— Врушка ты. Бесстыжая к тому же.

Мы лежали с ней на траве и обменивались вялыми вздохами. Над головой было, естественно, небо. Там жили люди, которые ушли. Если поставить на звезду зеркало, а на землю телескоп, то, глядя в него, можно увидеть, что было на земле давным-давно. А если поставить зеркало на луну, то можно увидеть себя шесть минут назад. Ушедшие живут между луной и той звездой. Где-то совсем недалеко. Их, наверное, можно даже сфотографировать. Я редко бываю хорошей и умной. Чаще пьяной. Но Юшкову мне жалко всегда.

Все снова сели за стол. Игорь Львович разошелся не на шутку. Вот что значит вовремя сделать непристойное предложение. Старые мужики, как женщины, любят ушами. Или больше нечем, или, наконец, научились…

Като — блестящая баба. Я не хочу ее слушать. Мне ее не жалко. Но я все-все за ней признаю. А она за мной? Когда она увидела меня в первый раз, то сказала:

— Привет, я — Като, а ты — как хочешь. Это — первое. А второе — я — запретная тема. Мы все равно помиримся, а ты будешь виновата.

Для моего ума это была слишком длинная фраза. Я не поняла. Просто выучила наизусть.

Като кувыркалась в тостах об имениннике. Сейчас раскручивалась тема о великом уме. Ей точно нужны были деньги. Только Юшкова сказала, что он легализовался. Деньги в Штатах. Родственники там же. Живет и крутится на проценты. Устал.

— Я вижу дом, где Гоша рос, и тот похвальный лист, что из гимназии принес наш Львович гимназист, — заливается смехом Като.

— Эй, не позорься… — Марк хлопает ее по попе. Она его. Он снова ее. В шутку. Еще пару раз. Игра затянулась. Пятиклассник Марик и девочка Катя. У Юшковой — повылазило. Андрей в нервах. Драка перешла в глубь сада и теперь перемежается короткими гортанными смешками. Еще пять минут, и кто хочет услышать, тот услышит шорох одежды.

— Андрюша, береги нервы, — нежно говорю я, нарушая заповеди Като.

Игорь Львович властно кричит:

— Марк!

Марк тоже живет на проценты? Или ему кинули пару мотков нерушимых, омытых кровью связей в преступном мире и органах безопасности?

— Марк! — Юшкова бежит в кусты, расплескивая гордость. Чмок-чмок-чмок и хохот победительницы святой Анастасии. Като-то, оказывается, прошла в дом, в туалет просто. Молодец. Никто не спорит.

— Счастье мое… — хорошим чистым голосом запевает Катоин муж.

— Хорошо в этом мире с тобой, — подхватывает Игорь.

Игра в третьего лишнего продолжается. Это, интересно, как же: по статистике из трех женщин двух любят, а одну нет? Хотя меня тоже любит Гена. Барабанщик парада уродов. И мог бы любить меня охранник с дубинкой. Надо пойти его спросить об этом. Только мне-то что? В неизбывной борьбе за Като лично я болею за своего мужа. Пусть она достанется ему. А я буду тихо радоваться. И кто скажет, что я не способна к самопожертвованию?

Ночь давно обозначилась. Но только сейчас она далась мне в ощущении. Вино подпирает подбородок. Кто-то громко и мелодично трещит в кустах и под крыльцом. Почему-то молчат соловьи. Кафе «Ветерок», кажется, закончило свою работу. Игорь Львович смотрит на меня с интересом. Мне самой интересно, приду ли я к нему ночью. Юшкова сладко прижимается к Марку. Андрей медитирует. Като засыпает на плече у мужа. И только мы с Игорем Львовичем ведем незримый бой, как назначено на то для нас судьбой. Спасти, что ли, Юшкову от инцеста? Не знаю, не знаю. Боюсь, что вся свежевыстеленная ночь уйдет на борьбу с унитазом. Может, даже придется стоять в очереди. Или их тут два?

— Андрей, — шепчу я, — пошли спать.

— Катенька, — он словно только что узнал меня здесь среди чужих и подневольных, — Катюша. — Он гладил меня по щеке, нежно касался вмятин, оставленных дракой с именинником. Он заглядывает мне в глаза и щурится. Ну, что я говорила?

— Юшкова, Юшкова, проснись, выдели нам комнату… — Я хочу добавить что-то про объедки, которыми мы обожремся сегодня ночью. Но слова застревают и обещают выйти только с непереваренной пищей. — Юшкова, — застонала я, — во имя минут, проведенных нами на траве, дай мне постель.

Андрей покорно поднимается и идет вслед за мной. Он облегченно вздыхает: «Что же, все на местах». Как в «Бесприданнице» — не доставайся же ты никому. Постель пахнет арбузом. Я хочу арбуза. Под руку попадается Андрей. Я вижу, как горят в темноте его глаза. Сейчас мы исполним сценку: «Кто-то входит и выходит, продвигается вперед. Пионеру Николаю ехать очень хорошо». Почему я помню глупости из детского сада? В роли пионера Николая, чур, я. Андрей размазывает нежность по плечам и настороженно переходит к груди. Или он до сих пор не верит, что я — его жена. Или не может уразуметь, что его жена — я. Меня совсем не тошнит. Сейчас мы подпишем накладную «сдал — принял», чуток попрыгаем и попыхтим, в минуту особой гремучести он смешно запищит, а я скажу: «Тьфу ты, черт». Хорошо, когда муж-врач. Мне нет необходимости его обманывать, через несколько минут он снова начнет жидкий процесс подлизывания меня за ухом и так, виноватый моей неудовлетворенностью, высунув язык начнет мерно дышать. Да, все так. А постель нахально пахнет арбузом.

У Андрея сильные руки, большие ладони и длинные пальцы, коротко остриженные ногти. В глазах линзы. А на операции он надевает очки. Если кровь брызнет в линзу — человек может умереть. От задержки процесса. В графе «причина смерти» напишут: умер от линзы врача. Глупости. Андрей не делает их. На работе. Я глажу его по волосам. Одно название. Ежик на голове без ножек. Ему нельзя иметь волосы в пещере. Он хочет быть там один. А вши, клещи и прочие твари — это уже компания. Он красивый, состоявшийся мужчина без денег, тридцати двух лет. Признание все-таки придет к нему. Позже. А пока он будет работать за полбутылки водки. Потому что он — идиот. Фанат. Да, я ошиблась в выборе. Мне ведь без разницы кого не любить. Нужно было лучше думать. Учитывать тенденции и прогнозы.

Только очень обидно, что ему тоже все равно кого не любить.

Пойду-ка я к Игорю и попрошу его стукнуть меня головой о стену. И тогда… И тогда… Тогда — как же я поплачу! Ох.

Загородный дом перестраивался много раз. Он в этом похож на Отечество, которое лично я не выбирала. Сначала это был курятник. Дом дядюшки Груши из четырех дорогих кирпичей. Потом ему, дому, надели шапку. Получился второй этаж из сказки про Бабу-Ягу. Видимо, этот образ был дорог Игорю Львовичу. Он оставил центральную постройку и по бокам прилепил два огромных крыла. Так выглядят воробьи с лебедиными крыльями. Если таковых кто-то, конечно, видел.

Игорь Львович спал в центральной голубятне. Справа от него — Като с мужем. Слева — мы с Андреем и Юшкова с Марком. Вот как она мне