прогнозам, даже не пахло. Так что в этот день — один из последних дней отпуска, который мы проводили с семьей моего американского друга — никому из нас не хотелось покидать теплые недра автомобильного салона. Но мне пришлось это сделать, после того как я резко затормозил, лишь чудом не сбив рассеянного старца, сунувшегося прямо под колеса нашей машины.

В руках у него было два объемистых мешка для мусора, набитых каким-то хворостом. Пересекая дорогу, он явно больше заботился об их сохранности, нежели о своей безопасности.

Хворост, видимо, надлежало бросить в костер, разведенный за противоположной обочиной. Во всяком случае, оттуда поднимались густые клубы дыма.

Мешки старик, конечно, выронил. Несколько секунд он стоял, прижав обе руки к сердцу — но, едва опомнившись от потрясения, сварливо обрушился на нас. Когда из ворот дома показалась седовласая женщина (видимо, его жена), мы замерли в ожидании нового потока брани. Но она только пристально посмотрела на нас и не произнесла ни слова.

Женщина скрылась в доме почти сразу после того, как я вышел из машины. Так что наше общение с ней ограничилось лишь этим взглядом — быстрым и каким-то очень… глубоким, что ли.

Имени ее я так и не узнал.

* * *

…Имени ее я так и не узнал. И вообще, учитывая страшные обстоятельства той нашей встречи, было бы полным абсурдом задавать ей какие-либо вопросы. Это только сейчас я вдруг ощутил, что мы, возможно, неслучайно оказались вместе.

Возможно, на то была веская причина. Не у меня и не у нее — а у той силы, которая сорвала меня с места, выхватила из моего реального настоящего (будущего?) и перенесла… да, тоже в настоящее. Нынешнее настоящее. Тоже более чем реальное.

Мы марионетки — и я, и эта девочка. Куклам не объясняют суть спектакля.

Мы — часть плана.

Записано ли в этом плане, что мы должны были заняться любовью? И во имя какой такой высшей цели?

Только сейчас, когда все миновало, в памяти у меня всплывает ощущение мягкой гладкости ее кожи. Только сейчас я вспоминаю ее запах.

Запах дешевого мыла и пота.

Увижу ли я ее еще один раз, последний? Увижу ли я немой требовательный вопрос в ее темных глазах? Увижу ли, как она поправляет прическу, стараясь, чтобы свисающие волосы закрывали багровый кровоподтек на ее лице — след удара кулаком?

Она не придет. Возможно, просто стыдится меня и того, что произошло между нами, когда мы поняли: эта ночь станет для нас последней, живыми мы отсюда не выйдем. А может быть, и по иной причине.

Дело сделано. План, чей бы он ни был, осуществился.

По-прежнему не сказав ни слова, она быстро набросила одежду и отбежала от меня прочь, в дальний угол. И больше не приближалась ко мне.

А потом в помещении снова появились люди в военной форме.

Слышен стук их сапог. У одного в руке фонарик. Луч упирается в меня.

— Встать! Следовать за нами. С тобой будет говорить майор…

* * *

Выйдя из машины, я занялся двумя делами сразу: помогал старику собирать хворост и одновременно извинялся перед ним. Наконец мы дотащили его груз до костра и вывалили собранные ветки на дымящуюся, смердящую гарью груду других ветвей. И только тут старик усмехнулся.

— Ну ладно, ничего не случилось, — он окончательно сменил гнев на милость. — Мне самому следовало быть осторожнее — привык, что здесь редко кто-нибудь проезжает. Вы, наверное, заблудились?

— Здесь изображен замок, — я показал отметку на карте. — Мы хотели…

Мой собеседник снова улыбнулся, даже не бросив взгляд на карту:

— Ну, теперь от него немного осталось… Вы из Общества охраны памятников старины, верно?

— Нет. Я писатель. Но памятники старины меня действительно интересуют. Я мог бы взглянуть на то, что осталось?

Он покачал головой:

— Не стоит. Туда даже ходить опасно: что-то постоянно рушится, падают камни… Верхние ярусы особенно пострадали, так что кладка совсем расшаталась.

Подумав, он все же сделал приглашающий жест. Я, в свою очередь, повторил его дожидавшимся у машины Оппенгеймерам — и мы прошли в ворота.

Замок был сложен из глыб красноватого камня. Он действительно сильно пострадал: и на наружной, и на внутренней сторонах стен виднелись глубокие рубцы, следы разрушения. Старые деревья, успевшие вырасти в замковом дворе, были в свое время изломаны, смяты какой-то жестокой силой; вокруг их покореженных стволов уже поднялась высокая поросль, тоже не такая уж молодая.

Остатки замковой галереи были черны — явно следы давнего пожара.

— Это герб владельцев? — мой друг Оппенгеймер указал куда-то вверх, в сторону башни.

— Да-да, это герб графа, — кивнул старик. — Но, по правде говоря, нынешний граф не собирается сохранять эти руины. Все это уже было назначено под снос, а на участке планировалось построить здание новой клиники — но Общество охраны памятников наложило на планы запрет…

С этими словами старик повернулся и зашагал прочь, оставив нас наедине с замком.

* * *

…Анджела не дала мне сказать и слова. Я позвонил ей в полвосьмого, а потом еще раз, когда уже ехал домой, но так и не смог пробиться сквозь стену ее крика.

Да, готов признать: у нее были основания сорваться. Наверное, это нелегко — целыми днями сидеть в загородном домике, одной, с двумя детьми… Но и вертеться в мясорубке под названием «карьера» — тоже занятие, чреватое срывом!

Сегодня был отличный день. Даже не потому, что праздничный, а просто сам по себе отличный! Все, кто мог, высыпали на улицу — и только мы с партнером, замкнувшись в духоте офиса, готовили к сдаче модель, переделывали планы и вообще изо всех сил старались превратить наш проект в нечто как можно более привлекательное для приемной комиссии. Это притом, что оба трезво отдавали себе отчет: нам очень повезет, если мы просто войдем в первую двадцатку.

Как говорится, «важна не победа, а участие». Слабое утешение, когда видишь, что труд тридцати девяти дней (и сорока ночей) вот-вот пойдет псу под хвост.

Я обещал жене, что сегодня — последний день. Только перехвачу что-нибудь наскоро (ни у меня, ни у моего партнера с утра не было для этого свободной минуты) и сразу домой. Три дня абсолютного безделья!

Мы так и не сумели перекусить, поскольку уже поздним вечером обнаружили, что завершить работу сегодня все равно не успеваем, а ресторанчик на первом этаже университета был давно закрыт. Так что сдержать обещание, данное Анджеле, у меня в любом случае не получалось…

Работали мы всю ночь. И только утром я вывел машину на автобан…

Надеюсь, эти мои записки доставят моей жене, Анджеле Хаген, или кому-то из тех, кто ее знает (мы живем, в