Хайнрейне уже семь лет). Возможно, кто-нибудь когда-нибудь сумеет понять, что именно со мной произошло. Сам я уже не смогу в этом разобраться.

* * *

По-видимому, раньше замок был окружен небольшим парком, но теперь он совсем одичал. Заросшие тропинки, покосившиеся ограды. Обломки скульптур и фонтанов. Заброшенный павильон.

Ствол дерева со следами осыпавшейся побелки.

Еще одна тропка, странно уходящая словно бы в никуда, поглощенная корнями разросшихся деревьев.

Но самой странной, безусловно, выглядела возвышавшаяся над всем этим краснокаменная развалина.

Когда мы вернулись к выходу из замка, старик уже ждал нас.

— Моя жена спрашивает, как называется ваша машина, — спросил он немного смущенно. — «Лендровер», правильно?

Видимо, мне не удалось скрыть удивление:

— Ну да, «лендровер»…

Он засмеялся, правильно истолковав мое замешательство: спрашивать было незачем, совершенно отчетливая надпись красовалась на корпусе автомобиля.

— Просто моя жена говорит, что она уже один раз видела такую машину.

— Вполне возможно, — я пожал плечами. — Не у меня одного такой автомобиль. Известная английская марка.

— Английская марка… — он вздохнул. — Да, она помнит и это. Вот только название забыла. Но ведь нельзя удержать в памяти все, правда? Особенно — через пятьдесят с лишним лет…

Я взглянул на окно дома за спиной моего собеседника — и увидел, как худая рука старухи слегка отодвинула занавеску. А потом в просвете появилось ее лицо.

Сейчас оно совсем не выглядело старческим. Черные, подвижные, я бы даже сказал, любопытные глаза. Хорошо очерченный рот. Видно было, как шевельнулись ее губы — словно старая женщина что-то пыталась сказать, беззвучно, но нарочито отчетливо.

Второй рукой она поправила волосы. Точнее — сдвинула прядь на лоб, будто пытаясь замаскировать что-то на своем лице.

Мы с Оппенгеймером переглянулись. Он, кажется, предположил, что сейчас потребуются его профессиональные навыки:

— Вы не могли бы сказать, где ваша супруга видела такой «лендровер»? Где и когда?

— Здесь, — ответил старик. — В точности там же, где сейчас стоит ваша машина. Перед замком.

На вопрос «когда» он не ответил.

— Меня тогда не было с ней, — наш собеседник кивнул на окно (по-девичьи тонкая рука, придерживающая занавеску, мгновенно исчезла). — Но она рассказала мне эту историю, когда я вернулся. Она, собственно, только об этом и говорит с тех пор, так что эти события я представляю себе очень хорошо…

Мы снова переглянулись.

— Она на три года моложе меня, — продолжал старик, — ей тогда было… да, шестнадцать. Вы сейчас, наверное, подумаете, что она сошла с ума… что ж, я не буду осуждать вас за такие мысли. Так думают все, кто слышал эту историю. И, кажется, они отчасти правы. Она и вправду не вполне нормальна — но…

— Ну-ну, — прервал его Оппенгеймер с самой обаятельной из своих профессиональных улыбок. — Мы все, как известно, не совсем нормальны. И вообще — что такое норма?

Но старик не захотел развивать эту тему.

— Я, во всяком случае, верю в то, что она действительно встретила того, кто… ну, стал отцом ее ребенка. Вы ведь понимаете меня, правда?

На сей раз мой приятель только кивнул.

— Вот так… А она видела его машину и даже забралась в нее, на место рядом с водительским. В точно такой же «лендровер», как ваш, только не черный, а белый. И еще сиденья у того были обтянуты красной кожей. Потом, конечно, солдаты ее отогнали от машины, пригрозив расправой — ведь никто не должен был видеть… Тогда она прокралась к нему, тайком от всех…

Он снова бросил взгляд в сторону окна. Занавеска по-прежнему оставалась задернутой.

Ситуация становилась все более и более странной — но мы ведь приехали сюда совсем не для того, чтобы ее прояснять. Именно поэтому я промолчал насчет того, что наш «лендровер» был модели 1976 года.

Старик подошел к автомобилю, провел рукой по черному лаку.

— Красивая машина, — сказал он задумчиво, — жаль, что ее тогда уничтожили. А ведь моя жена помогала им вкатить автомобиль в сарай. Вместе с мертвецом в салоне. Ну, с расстрелянным. Не по своей воле, конечно: ее заставили. О, они умели заставлять…

— Извините, в какой сарай? — Я огляделся по сторонам. Ничего похожего на сарай в пределах этого земельного участка не было.

— Они сожгли сарай. Они хотели, чтобы все исчезло бесследно: и человек, и то, на чем он приехал. Чтобы не осталось вообще никаких доказательств…

Старик указал рукой на пустошь в стороне от дома: туда, где сейчас особенно густо теснились кусты.

— Там, под корнями, остатки фундамента, — пояснил он. — Может быть, еще и следы ржавчины можно найти. Но вообще-то все, что там оставалось металлического, давно вывезли. Не тогда, но после. Полвека — долгий срок.

* * *

Когда я выехал на автобан, ливень хлынул вовсю. Но вскоре он прекратился, только лучи солнца поблескивали в лужах, как осколки хрусталя.

Прошло уже несколько минут, как я позвонил жене по мобильному телефону и сообщил ей, что наконец действительно еду домой. Она не только не обрадовалась, но отреагировала в высшей степени агрессивно. Примерно такой реакции я, правда, и ожидал.

Когда ведешь автомобиль по трассе, которую видишь каждый день, можно позволить себе роскошь следить за дорогой лишь краешком сознания. И решать в это время насущные задачи, строить планы на будущее. Или просто мечтать.

«Ехать вперед, — эта мысль пришла мне в голову, когда с утреннего неба вновь хлынул дождь, вскоре сменившийся мокрым снегом, так что автомобильные «дворники» едва справлялись со своей работой. — Только вперед. Вот так, как меня сейчас ведет дорога, — на юг. Ехать, не останавливаясь, все дальше и дальше, весь день. А потом — всю ночь. Пока не настанет утро. Пока вокруг не расцветет лето. Наверное, это можно — уехать от стресса? От забот. Переехать в другую страну, на другой континент, в иное тело… в иное время…»

Сорок шесть лет — отличный возраст, расцвет карьеры. И последний срок, когда еще можно что-то изменить в своей жизни.

Радио сообщало новости. Весь ужас и горе, что принес людям этот едва начавшийся день.

Еще одна причина сорваться с места, каким бы оно ни было, потому что ты живешь в мире войн, и боли, и болезней, в мире отравленных рек, в мире радиации и химии, пустеющих морей, отравленного воздуха, растущих цен и угрозы потерять работу…

М-да.

Что ж, ладно. Поехали! Прямо сейчас! В лучший мир, в лучшее будущее!

Мечты мечтами, но через шестнадцать километров я свернул с автобана не в страну собственных грез, а на привычное ответвление,