{397} Так проходит Рим через нашу семью.
Умерли в Риме и в Риме похоронены:
Княгиня Зинаида Александровна Волконская — в церкви Св. Викентия и Анастасии у фонтана Треви, в 1852 году. Там же похоронен муж ее, брат моего деда-декабриста, князь Никита Григорьевич Волконский, умерший в Ассизи в 1845 году.
Сын их, двоюродный брат моего отца, князь Александр Никитич Волконский — в 1878 году; похоронен на кладбище Кампо Верано.
Мать моей бабушки, княгини Марии Николаевны, жены декабриста, Софья Алексеевна Раевская — в 1844 году; похоронена на кладбище Тэстачо.
Дочь ее, сестра моей бабушки, Елена Николаевна Раевская, умерла под Римом в Фраскати в 1852 году, похоронена там же в соборной церкви.
Умерли в Риме и похоронены в Фалле:
Моя бабушка с материнской стороны, княгиня Мария Александровна Волконская, рожденная графиня Бенкендорф, — в 1909 году.
Мой отец, князь Михаил Сергеевич Волконский, — в 1909 году.
Мои двоюродные братья, князья Александр и Петр Петровичи, — в 1870 и 1872 году.
Рим осенял четыре поколения нашей семьи, осеняет теперь пятое.
Окидывая взором эти поколения одной семьи, невольно поражаешься, как много они путешествовали. Дух странствия, как рок какой-то, иногда в виде явной необходимости, иногда в виде внутреннего влечения, управляет жизнью их. Мой дед-декабрист, середину жизни проведший в Сибири, в последние годы изъездил ту самую Европу, которую в юности исходил от одного поля сражения к другому. Его сестра, Софья Григорьевна, побывала от Лондона до Оренбурга и от Кяхты до Неаполя. Мой отец не был в такой степени заражен «охотой к перемене мест», но и он, родившийся в Сибири, в молодости побывавший на Камчатке, кончил дни свои в Риме. А сама жизнь его разве не странствие? Какое странствие его послужной список. Сын каторжника, записанный при рождении в заводские крестьяне, он кончает обер-гофмейстером, членом Государственного совета. Мой брат Григорий, двадцать лет боровшийся с чахоткой, был на Мадере, на Тенерифе, на мысе Доброй Надежды, в Оранжевой {398} республике. А мой брат Александр, с экстренными посольствами когда-то побывавший в Тегеране и в Пекине, а сейчас из Рима протягивающий руку помощи жене и детям на Кавказ… Положим, кто теперь в России, кто не мечтает о странствии; но думаю, что я так сравнительно легко переношу гнет того, что на меня обрушилось, благодаря природной склонности к переменам, — результат того кочевья, что жило в предыдущих поколениях.
Не странно ли, что при таком сильном разнообразии типов семейное сходство сказалось именно в этой черте, в склонности к путешествию, к уединению, к обособлению. Ведь странствие есть одна из форм самоутверждения, это есть в известной степени протест личности против рода. И не странно ли, что именно общностью этого пристрастья отмечается родовая принадлежность. И как странно это тяготение к Риму. Впрочем, известно, что «все пути ведут в Рим». Это не странно, как не странно и то, что последняя глава моих «Странствий» озаглавлена «Рим».
На этом кончаю вторую часть своих воспоминаний. Кончаю вторую часть, но странствия разве прекращаются? И в «Родине» будут странствия, как будут и лавры. Да и вся наша жизнь разве не странствие? Не одно пространство мы странствием покрываем; и прохождение наше от рождения к смерти то же странствие, лишь во времени. «Время и пространство и все заключимое в них, — сказал один китайский мудрец, — вот все, что именуется природой». И мы не можем высвободиться из времени и пространства, пока живем на этой земле. Пусть спорят философы о том, существуют ли они реально или только в качестве «категорий нашего мышления», — что толку? Все всегда должно ответить на два вопроса: когда? где? И все остальное, что только может нас интересовать на земле, что отвечает на другие вопросы: кто, что, как, почему? — все это заключается в пространстве и времени и должно ответить на вопросы: когда? где? И вот почему, хотя и кончили мы наши «странствия», однако продолжаем путешествовать. Куда же направимся? В какое «где»? В какое «когда»?
В какое «где»? На родину.
В какое «когда»? В детство.
[1] «Поэзия и правда» (нем.).
[2] От латин. scalae — лестница.
[3] Усовершенствующий мир (нем.).
[4] «Пробуждения детства торжествующи, пробуждения зрелого возраста унылы, пробуждения старости мрачны» (франц.).
[5] «Разговоры с Гете» (нем.).
[6] То же автор в главе «Глушь» говорит о некоторых помещиках.
[7] Проба сил (нем.).
[8] Казаться — быть (франц.).
[9] Напрасные усилия — потерянное время — тщетное беспокойство (франц.).
[10] Две ценные книги по вопросам богословия.
[11] «После меня — хоть потоп!» (франц.).
[12] Божественный документ (франц.).
[13] Человеческий (франц.).
[14] «Все сущее — лишь метафора» (нем.).
[15] «С высоты птичьего полета», «витать в облаках» (франц.).
[16] «Из этого будет хороший суп» (франц.).
[17] Артисты итальянской оперы все останавливались в большом доме на углу Исаакиевской площади и Б. Морской, где была впоследствии гостиница «Астория». (Здесь и далее примечания, кроме переводов, принадлежат автору.).
[18] «Передайте это Антонио» (франц.).
[19] «На землю!» (итал.).
[20] «Дамская война» (франц.).
[21] «Мотылек» (франц.).
[22] «Мышонок» (франц.).
[23] «Зять господина Пуарье» (франц.).
[24] Добавление к природе человека (латин.).
[25] «Смех есть свойство человека» (франц.).
[26] «Человеческая комедия» (франц.).
[27] «Неделя» (нем.).
[28] «Золотой голос»