вежливо сказал профессор. — В конце концов это не имеет ровно никакого значения. Вам хотелось бы знать источник ваших неудач. Я правильно понял вас?

— Совершенно точно.

— Кто посвящен в ваши секреты?

— Никто, за исключением стенографистки мисс Эвелин Уинтрон. Она работает у меня шесть лет, и я ей полностью доверяю.

— Кому вы рассказываете о своих намерениях?

— Никому, — мрачно ответил финансист. — Я давно решил для себя, что никто не должен быть в курсе моих планов, — в таком деле слишком много соблазнов. Поэтому я никогда не открываю своих проектов — никогда и никому!

— За исключением вашей стенографистки, — уточнил профессор.

— Я вынашиваю их неделями, иногда месяцами и держу их в своей голове, не доверяя ни малейшей детали бумаге, — объяснил Грейсон. — Когда я сказал, что она посвящена в них, я имел в виду только то, что она узнает их за полчаса или меньше до того, как будет пущена в ход вся машина. Так было и в случае с «Пи Кью энд Икс». Мои брокеры не имели точного представления о моих намерениях, а мисс Уинтрон никогда не узнавала их раньше, чем за двадцать минут до открытия биржи. Я диктовал ей, как обычно, несколько коротких писем с распоряжениями для своих агентов. Это все, что она могла знать.

— Вы раскрывали свои намерения в этих письмах?

— Нет, они содержали только указания моим брокерам, что делать.

— И все же опытный человек, узнав содержание этих писем, мог разгадать ход ваших мыслей?

— Да, но это полностью исключено. Ни один брокер не мог знать содержание всех писем сразу. Мисс Уинтрон и я были единственными людьми, которым было известно то, о чем в них говорится.

Профессор погрузился в такие длительные размышления, что Грейсон стал нервно постукивать пальцами по сигаре.

— Кто находился в комнате, кроме вас и мисс Уинтрон, до того момента, как отсылались письма? — спросил он наконец.

— Никто, — решительно ответил Грейсон. — За час до того, как я начинал диктовать письма, и вплоть до того момента, когда мои планы рушились, больше никто не входил в комнату.

— И все же после того, как она заканчивала письма, она куда-нибудь выходила? — настаивал профессор,

— Нет, — ответил финансист. — Она даже не вставала из-за своего стола.

— Может быть, она выносила что-нибудь из комнаты, например использованную копирку?

— Нет.

— Или звонила по телефону своим подругам? — продолжал допрос профессор.

— Нет, — убежденно ответил финансист.

— Делала кому-нибудь знаки через окно?

— Нет. Она заканчивала печатать письма и оставалась за своим столом. Она почти не шевелилась в течение двух часов.

— Кто-нибудь мог подслушать через окно? — спросил после небольшой паузы профессор.

— Здание насчитывает пятнадцать этажей, выходит окнами на улицу и не имеет пожарной лестницы. Если бы вы были знакомы с внутренним устройством здания, вы бы поняли, что это сделать невозможно, потому что…

— Нет ничего невозможного, мистер Грейсон, — резко прервал его профессор. — Невероятно и невозможно — это разные вещи. Не произносите больше этого слова, оно меня нервирует. — Он на минуту замолчал. Грейсон удивленно смотрел на него. — Вы или она отвечали на телефонные звонки?

— В тот момент никто не звонил, и мы никому не звонили.

— В полу, в стенках или в потолке есть какие-нибудь отверстия, щели или дыры? — спросил профессор.

— Я уже нанимал частных детективов. Они обследовали все и не обнаружили ни одного отверстия, — ответил Грейсон.

Он зажег новую сигару и поудобнее уселся в своем кресле.

— Письма, которые вы писали, не перехватывались кем-нибудь?

— Нет. Письма адресовались непосредственно брокерам и отсылались пять минут десятого, когда биржа уже работала.

Профессор встал и принялся мерять шагами всю длину комнаты.

— Вы должны поверить мне на слово, что я принял все возможные меры предосторожности, особенно в этом случае с «Пи Кью энд Икс», — продолжал Грейсон. — Я постарался предусмотреть все, чтобы обеспечить строжайшую секретность. И я уверен, что мисс Уинтрон не имеет к этому делу никакого отношения. Частные детективы начинали с того, что, подобно вам, подозревали ее. Когда она уходила с работы, она попадала под наблюдение людей, которым я обещал солидное вознаграждение в случае, если они докопаются до истины. Она не знала об этом тогда и не знает сейчас. Мне стыдно признаваться ей, потому что расследование подтвердило ее непричастность к этому делу. В последний раз она находилась в поле моего зрения около двух часов, и ни одно ее движение не осталось незамеченным мной, потому что счет в игре шел на миллионы.

Профессор ничего не ответил. Он остановился в нерешительности у окна и стоял так несколько минут.

— Я склонен снять подозрение с мисс Уинтрон, — продолжал финансист, — ибо ее невиновность полностью доказана для меня последним случаем, так что было бы несправедливо…

Неожиданно профессор резко обернулся к своему гостю.

— Вы разговариваете во сне? — спросил он.

— Нет, — без промедления ответил Грейсон. — Я уже думал об этом. Все это не укладывается в моем мозгу, профессор. И все же где-то есть разрыв, который стоит мне миллионов.

— Вопрос сводится к одному, мистер Грейсон, — недовольно сказал профессор. — Если только вы и мисс Уинтрон знали о ваших планах, и больше никто, а они все равно выходили наружу, и не было никаких других рациональных объяснений, то виновником этого — вольно или невольно — был один из вас. Это чистая логика — как два плюс два — четыре, и нет нужды доказывать обратное.

— Что же, в любом случае это не я, — сказал Грейсон.

— Тогда остается одна мисс Уинтрон, — заявил профессор, — если только не допустить, что ваши конкуренты обладают телепатическими способностями, ранее за ними неизвестными. Вашими противниками всегда были одни и те же люди или это был только один человек?

— Несколько, — объяснил финансист, — но все они принадлежат к группе, во главе которой стоит Ральф Мэттью, достаточно молодой делец. По моему мнению, он наверняка приложил свою руку ко всему этому.

Его губы сурово сжались.

— Почему вы так считаете? — спросил профессор.

— Потому что он насмешливо ухмыляется всякий раз, когда встречает